Хайле Селассие, сидевший во главе стола, выглядел усталым, но его глаза оставались внимательными. Он знал, что слухи о его возможном бегстве уже просочились среди вождей и подрывают моральный дух армии и народа.
— Вожди знают о слухах, — сказал он. — Оромо, тиграи, амхара — все говорят о моём уходе. Их лояльность колеблется, и я не могу их винить. Что, если я останусь и буду сражаться?
Уинслоу покачал головой.
— Ваше Величество, сражение в столице без достаточных сил приведёт к катастрофе. Итальянцы используют авиацию и химическое оружие. Если вы попадёте в плен, Абиссиния потеряет символ сопротивления. В Лондоне вы сможете продолжить борьбу через Лигу Наций. Мы гарантируем вашу безопасность и поддержку.
Император молчал, его взгляд скользнул по карте. Красные линии, обозначавшие позиции итальянцев, подбирались всё ближе к Аддис-Абебе. Он знал, что Уинслоу прав, но мысль о бегстве разрывала его сердце.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Я продержусь две недели. Но ваши советники должны встретиться с моими командирами завтра. Мы укрепим оборону города. И ещё одно, майор: никто не должен знать подробностей эвакуации. Слухи уже подрывают доверие. Если они подтвердятся, я потеряю тех, кто ещё сражается за меня.
Уинслоу кивнул.
— Мы обеспечим секретность, Ваше Величество. Мои люди работают над маршрутом эвакуации. Мы также отправим разведчиков, чтобы отслеживать итальянцев. Но вам нужно убедить вождей держаться вместе. Раздоры между оромо и тиграи сыграют на руку Муссолини.
Хайле Селассие встал, его фигура казалась величественной в тусклом свете.
— Я поговорю с ними, — сказал он. — Если я уеду, это будет не бегством, а шагом к спасению моей страны.
Уинслоу поднялся, слегка поклонился и протянул руку.
— Вы имеете моё слово, Ваше Величество. Британия не оставит вас.
Император пожал его руку. После ухода Уинслоу Хайле Селассие подошёл к окну, глядя на тёмные улицы Аддис-Абебы. Вожди — оромо, тиграи, амхара — вели свои переговоры, и слухи о его бегстве делали их ещё менее предсказуемыми. Он знал, что должен удержать их лояльность, пока армия сдерживает итальянцев. Две недели — это всё, что у него было.
Он вызвал своего адъютанта, молодого офицера по имени Йоханнес.
— Йоханнес, — сказал император, — созови моих командиров завтра на рассвете. Мы должны подготовить оборону. И проследи, чтобы никто не узнал о моих планах. Слухи и так распространяются слишком быстро.
Йоханнес поклонился и вышел. Хайле Селассие вернулся к карте, его пальцы пробежались по линиям фронта. Две недели. Он должен был сплотить народ, удержать город и сохранить надежду, несмотря на сомнения, разрывавшие его сердце.
Глава 8
Воздух конца июня был тёплым и густым, наполненным сладковатым ароматом цветущих трав и лугов, колыхавшихся под лёгким ветром на окраинах Бранденбурга. Ханс фон Зейдлиц сидел на пассажирском сиденье чёрного «Опеля» полковника Хансена. Приглашение на рыбалку поступило лично от Хансена: вчера, в конце рабочего дня, он остановил Ханса в коридоре Абвера, хлопнул по плечу и сказал: «Зейдлиц, завтра едем на озеро. К шести утра будь готов». Тон был дружелюбным, почти товарищеским, но Ханс знал, что отказ невозможен. Каждая встреча с Хансеном была испытанием, где каждое слово и взгляд казались частью сложной игры, правила которой оставались неясными.
Машина мчалась по узкой дороге, окружённой полями, где колосья пшеницы золотились под утренним солнцем. Вдалеке темнели полосы лесов, а небо, ясное и безоблачное, отражалось в лужах, оставшихся после ночного дождя. Жара, около двадцати восьми градусов, уже ощущалась, и Ханс расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, чувствуя, как тёплый воздух врывается в приоткрытое окно, принося запах трав. Он смотрел на пейзаж, замечая, как солнечные блики играют на стёклах, но мысли его были далеко. Воспоминания о прошлой охоте с Хансеном, его острые вопросы, взгляд, будто видящий насквозь, всё ещё тревожили. Ханс знал, что каждая такая вылазка — не просто отдых, а проверка, где любой промах мог стать роковым.
Хансен за рулём выглядел расслабленно. Вместо мундира на нём была лёгкая льняная рубашка с закатанными рукавами и широкополая шляпа, защищавшая лицо от солнца. Он казался человеком, сбросившим груз берлинских кабинетов, но Ханс понимал, что эта лёгкость обманчива. Хансен никогда не был просто спутником — каждый его поступок был продуман.
— Хорошо выбраться из города, Зейдлиц, — сказал Хансен, не отрывая глаз от дороги. — Берлин утомляет своими улицами, сплетнями, вечными взглядами из-за угла. Здесь, на природе, можно почувствовать себя свободнее.
Ханс кивнул, стараясь выглядеть непринуждённо, хотя ему было неспокойно.
— Согласен, герр полковник. На природе всё кажется проще.
Хансен бросил на него короткий взгляд, уголки губ дрогнули в едва заметной улыбке.
Машина свернула на узкую тропу, ведущую к озеру, о котором Ханс слышал, но никогда не бывал. Дорога была неровной, колёса подпрыгивали на кочках, пыль поднималась за «Опелем», оседая на траве. Вскоре они остановились у берега озера, окружённого камышами и низкими ивами, чьи ветви склонялись к воде, слегка касаясь её поверхности. Вода блестела под солнцем, отражая небо, а лёгкий ветерок создавал мелкую рябь. На берегу стоял старый деревянный пирс, потемневший от времени, а рядом — небольшой столик, на который Хансен выложил удочки, коробку с наживкой, жестяную банку с кофе и свёрток с едой.
— Добро пожаловать, Зейдлиц, — сказал Хансен, хлопнув его по плечу. — Посмотрим, как ты управляешься с удочкой.
Ханс улыбнулся.
— Постараюсь не разочаровать, герр полковник.
Они устроились на пирсе, расставив удочки. Хансен ловко наживил крючок, забросил леску и откинулся назад. Ханс последовал его примеру, хотя движения его были скованными — он не рыбачил с детства, когда отец брал его на реку. Тогда всё было проще: мир был понятным, а опасности — далёкими и абстрактными.
Жара усиливалась, и Ханс снял пиджак, оставшись в рубашке. Пот выступал на лбу, но ветерок приносил лёгкую прохладу. Камыши шелестели, где-то вдалеке квакали лягушки, а над озером кружили стрекозы, сверкая в лучах солнца. Ханс смотрел на поплавок, неподвижно лежавший на воде, но мысли его были заняты другим.
— Рыбалка учит терпению, Зейдлиц, — сказал Хансен, прерывая молчание. — Сидишь, ждёшь, наблюдаешь. Иногда часами. Но когда клюёт — действуешь быстро, иначе упустишь рыбу.
Ханс кивнул, глядя на поплавок.
— Похоже на нашу работу, герр полковник. Много ожидания, но один момент решает всё.
Хансен усмехнулся, его взгляд скользнул по воде.
— Верно. Только в нашей работе промах стоит дороже, чем пустой крючок.
Они сидели в тишине, лишь плеск воды и крики птиц нарушали покой. Ханс пытался сосредоточиться, но жара и