— Тут полностью с тобой согласен, Михал Петрович, я тоже это главным выделил, — вклинился в разговор старший батальонный комиссар, — обычно люди его возраста пытаются всё сами делать. А Жуков первым делом пошёл искать поддержку у коллектива. Решил опереться, так сказать, на лучших, на авангард партии — на комсомол. Честно скажу неожиданная, но очень взвешенная и мудрая позиция.
— Скорее всего, Дмитрий Георгиевич, тут он просто следует инструкциям своих учителей.
— Думаешь? Тем не менее результат на лицо, и слова он нашёл правильные. Смог ведь всколыхнуть комсомол? Смог! Извини, Михал Петрович, что перебил.
— Можно и я уж тогда добавлю свои пять копеек, — попросил майор Карпин.
— Давай.
— Насчёт авторитета и владения пистолетом. Пока Жуков сидел в полуторке у него произошёл маленький инцидент с шоферами Фомина. Сам лейтенант, кстати, про это ничего не знает.
— А разведка знает?
— Служба у нас такая. На самом деле просто повезло. Шофёр красноармеец Костюк земляк одного из моих взводных. С одного села они, чуть ли не родственники. Вот и поделился. Понятно, что что-то Костюк приукрасил, о чём-то умолчал, но в целом картина следующая.
Есть в нашем автотранспортном батальоне боец один, Симаков. Я поспрашивал народ, так вот недолюбливают его. Со слабыми нагловат, перед сильными трусоват.
— Стоп! Стоп! Это не тот ли Симаков, что пятый день в лазарете лежит? Доктор говорит, что на боли в животе жалуется, но стул хороший. Думал может симулянт, но какой смысл? Так что он, опасаясь чего-то инфекционного, на всякий случай, отослал анализы этого Симакова в киевскую лабораторию, — перехватив осуждающий взгляд разведчика, комдив чуть приподнял ладони, как бы сдаваясь, — молчу, молчу, Пал Петрович.
— В общем, в кузове, пока Жуков спящим прикидывался, этот Симаков лейтенанта Фомина полоскал, ну и вообще всех. А потом решил сержанта за нос ущипнуть. Не лыбтесь! Не лыбтесь говорю, дослушайте до конца!
Вот Костюк клянётся, что Жук, не открывая глаза как гаркнет: «Ты паскуда может и на товарища Сталина лаять надумал!» И как ткнёт пистолетом Симакову в глаз. Так вот тот на жопу шмяк…
— Петрович! Не томи! Сил нет, щас заржу!
— Шмяк… и обосрался!
Отсмеявшись и смахивая одной рукой слёзы с глаз Пушкин погрозил разведчику пальцем.
— Ты это, Пал Петрович, предупреждай в следующий раз, а то я чуть из кресла не вывалился. И давайте, товарищи командиры, посерьёзней, посмеялись и хватит. А ты, Дмитрий Георгиевич, с этим засранцем разберись, если надо, привлеки особистов.
— Сделаем, Ефим Григорьевич, — Чепига достал блокнот и быстро сделал пометку.
— Зато теперь знаем, что инфекции нет. Надо доктора обрадовать.
Слова начштаба вызвали новый взрыв хохота парализовав ход совещания ещё на несколько минут.
— Всё прекратили! Продолжай, Михаил Петрович, слушаем.
— Так с чего начать то? С досок или с Кривошеева?
— Кривошеев — это лейтенант из нашего полка? — уточнил Яккер.
— Да, он.
— Давай тогда с него что ли.
— Хорошо. Там всё просто. Кривошеев, как говорится, изволил откушать водки и утомившись прилёг отдохнуть на складе. А старшина Байрамов между делом пожаловался Жукову, мол ходють тут всякие работать мешають.
— И что сержант? И лейтенанту пистолет в глаз воткнул?
— Плохо ты, Борис Абрамович, знаешь старшего сержанта Жукова. Зря что ли он связи с комсомолом налаживал. Так что отдали Кривошеева на товарищеский суд комсомольской организации. Ещё и пригласили несколько человек от Партии в качестве наблюдателей поприсутствовать, вот Дмитрий Георгиевич не даст соврать. Ну а там Жук врезал, морально, конечно. Тебе говорит, товарищ лейтенант, хорошо, тебя с таким отношением к службе, просто быстро убьют и будешь ты на радость червячкам спокойненько в земле гнить стыда не ведая. И что немец, тобой не убитый, будет с твоими близкими вытворять не узнаешь.
— Сильно. Но не слишком ли товарищ сержант нагнетает? Вроде как малой кровью на чужой территории, — поинтересовался начштаба Зимин.
— Не слишком, — комдив яростно затушил очередную папиросу, — то, что я вам сейчас скажу, строго между нами.
— На самом верху, — полковник показал себе за спину, — отношение к предстоящей войне немного изменилось. Теперь велено говорить бойцам, что первоначальный период, пока не сломим фашистской гадине хребет, будет тяжёлым и кровопролитным. А малой кровью и всё остальное останется для тех, кто не служит. Ясно?
— Ясно.
— Вон оно как.
— Понятненько.
— То-то мне показалось, что сержант не от себя говорит, а озвучивает чьи-то тезисы. Теперь понятно это не отсебятина, а новая линия партии. Так что предлагаю отреагировать и провести в дивизии митинги. Скажем побатальонно.
— Товарищ старший батальонный комиссар прав, но все мероприятия проведём в конце месяца. И личного состава будет больше и притрутся все друг к другу хотя бы немного. Так, Михал Петрович, значит по Кривошееву всё?
— Пожалуй да. Один побочный эффект только хочу отметить, товарищи командиры в полку вчера и позавчера были более собранными, более ответственными.
— Ха, а чего тут удивляться. От начальства можно спрятаться, а от своих бойцов как? А тут такое дело, придёшь с запахом, а тебя на проработку. Ясное дело поднапряглись лейтенанты.
— Ну да и бог с ними, только на пользу. Что там с досками то, Михал Петрович?
— А с досками вот что приключилось. Жуков у нас человек деревенский, он хоть и учился в Рязани, но хватка у него осталась крестьянская. В том смысле, что в хозяйстве всё пригодится. Три винтовки снайперских и два пулемёта он себе, как сержант сам же метко выразился, уже «прихватизировал».
— Что, что сделал?
— Прихватизировал.
— Какое ёмкое слово, первый раз слышу, а что значит абсолютно понятно.
— Верно, Дмитрий Георгиевич, надо запомнить.