Весна снова кивнула, будто Жером пересказывал то, что она давно знала в своей сердце.
– Больше никто не пострадал?
– Были раненые среди дозорных на вышках, но все живы. Лида…
Она резко мотнула головой и ушла в дом. Лазарь не последовал за ней, как сделал бы еще пару дней назад – он знал, что она теперь другая и по-новому справляется с бедой. Мимо выглянувшей из кухни Веры девушка прошла с невозмутимым видом – потом подумает, нужно ли говорить о случившемся матери, в ее-то теперешнем положении. Поднялась в свою комнату и легла на постель лицом вниз. Ее нещадно трепал озноб. А потом пришли слезы, и сразу стало немного легче.
Наложилась ли на горе простуда, или Лида, как героини ее любимых романов Диккенса и сестер Бронте, слегла от нервной лихорадки, но последующие три дня она провела в постели. Приходила Мила, часами сидела рядом с подругой. Чаще всех наведывался Лазарь, но Лида с завидным упрямством всякий раз прикидывалась спящей. В очередной раз рыжий гигант сперва положил ей руку на лоб, проверяя температуру, а затем попросту вытащил из-под пледа и поставил на ноги. Страховал ладонями, пока она не обрела равновесие, а потом велел:
– Пойдем-ка прогуляемся.
– Я болею, – слабым голосом возмутилась Весна. – Даже вечник имеет право поваляться с простудой.
– Ты уже повалялась вволю. А теперь позволь свежему воздуху и энергичной ходьбе эту простуду изгнать. Переодевайся, жду внизу.
Пришлось не глядя тащить из шкафа сарафан, влезать в шлепки. Каждое движение давалось тяжело, потому что ей все на свете было безразлично.
Внизу в гостиной Вера сидела на диване рядом с мужем, тот ласково обнимал ее за плечи. Лазарь разговаривал с ними, но, заметим девушку, тут же вышел следом за ней из дома.
Дело шло к вечеру, жара понемногу спадала. Молча дошли до конца улицы и свернули ко входу в парк.
– Мама уже знает? – спросила Лида.
– Хотел бы скрыть, но она почти догадалась. Не переживай, у Веры есть кому поддержать ее.
– У меня тоже есть, – уловила намек девушка.
– Но ты пока этим не пользуешься, милая. Тебе кажется, что горе легче пережить одной, никто не лезет с вопросами, не растравляет раны. А еще можно обвинить весь мир в косности и равнодушии, подменить горе на злость и ожесточение. Это помогает на время, но не исцеляет душу.
– А что исцеляет-то? – протянула Весна уныло.
– Лидочка, горе – это бесценный нектар, который нужно испить отважно и до дна. А лучше разделить с настоящими друзьями, если таковые имеются.
– И тогда горе что – уйдет?
– Не уйдет. Но откроется вдруг с неожиданной стороны. Ты поймешь, что твой отец всегда был и будет частью тебя, и теперь вы даже ближе, чем когда он был жив. Что ты подарила ему настоящее счастье, которое смерти не отнять. И однажды – хоть и очень нескоро, надеюсь – ты снова станешь тем маяком, на свет которого он поспешит уже в другом мире, в радостном предвкушении новой встречи.
Потом они долго шли молча шли молча, и Лида сама не поняла, в какой момент стало легко дышать, словно разжались плотные железные тиски вокруг грудной клетки. От Серебряного озера тянуло вечерней свежестью, деловито крякали утки, готовясь к ночному отдыху. Носились над водой, пронзительно и тревожно кричали чайки.
– Прости меня, Лазарь, – сказала Весна.
– За что же, Лидуся?
– Я отталкивала тебя, злилась почти все время. Сама не понимаю, почему. Хотя нет, я не только на тебя злилась, а на всех вокруг. Все эти бесконечные приключения, некогда о главном поговорить. Я призналась тогда в машине, что чувствую к тебе – и пожалуйста, загремела в другое измерение. А теперь ты молчишь и ничего мне не говоришь, будто за давностью срока неактуально. Может, надеешься, что я между делом тебя уже разлюбила?
– Надеюсь, что нет, – хохотнул Лазарь.
– Конечно, нет… стоп, ты надеешься?! Значит, тебе не наплевать? Тебе это нужно?!
– Больше всего на свете, – заверил профессор.
– Не, ну у меня слов нет, как все внезапно. Лазарь, а в тебя никакой Диббук не вселился?
– Не вселился, – помотал отросшими почти до плеч огненными волосами ее друг. – И, Лида, мне до смерти надоело разыгрывать из себя парня-недотрогу. Не мое амплуа. А так все и выглядело, когда я пытался дать тебе больше времени, чтобы ты разобралась в себе. И поняла, в самом ли деле тебе нужен двухтысячелетний старец, или ты просто и не жила пока нормальной жизнью среди нормальных людей, мужчин в том числе.
– А что я с нормальными делать-то буду? – от души изумилась Лида, вросла пятками в тропинку.
– Затрудняюсь ответить. Потому я и решил скинуть со своих плеч эти два тысячелетия. Напомнил себе, что юному человеку не обойтись без ошибок, они – шаги ко взрослению. И уж если я стану твоей ошибкой, то хотя бы ошибкой заботливой, ошибкой предусмотрительной…
– Лазарь, что ты несешь?! – схватилась за голову Весна.
– Ладно-ладно, буду ошибкой ужасной, приставучей, фатальной и непоправимой! – на весь парк расхохотался рыжий гигант.
А затем обхватил руками за талию, оторвал от земли и поцеловал.
«По-настоящему!» – внутренне ахнула Лида, торопливо отвечая на поцелуй. Он длился и слишком долго, и слишком коротко, а потом она снова оказалась на земле.
– Что, руки устали? – буркнула, стараясь скрыть бурное дыхание. – Могу стать на пенек, во-он на тот.
– Не устали, еще час – другой подержал бы, – заверил Лазарь. – Но я тут случайно глянул на часы, и вспомнил, что через четверть часа придет Джулия.
– Не мог зажмуриться, что ли? – хихикнула Весна. – Вот все у тебя не как у обычных людей! Ладно, пошли.
Джулия с дочкой зашли попрощаться. Пока малышка носилась по дому и участку в компании Жана и Лазаря, девушки пообщались очень даже тепло.
– Ты как вообще? – осторожно задала вопрос Лида. Не спрашивать же напрямую, «каково тебе быть обычным человеком, каких ты всегда презирала и ни в грош не ставила?»
Джулия пожала хрупкими плечами:
– Нормально. Кинжалы, кстати, бросаю как прежде, телесный навык остался.
– Думаешь, пригодится это тебе в твоей Америке?
– Еще как может, – хихикнула девушка. – Буду тренироваться на всякий случай каждый день. Но