Она не дышала.
Тихий всхлип с моих уст, а грудная клетка готова была разорваться. Сердце билось так часто, что наверняка уже через пару минут исчерпало бы весь запас жизненных сил и остановилось.
Моя ладонь казалась непозволительно тёплой на её ледяной талии. Я прижался к её волосам, вдыхая такой знакомый и уже успевший стать родным аромат ванили, оставляя на них долгий поцелуй.
Но не прощальный.
Я, сука, отказывался прощаться с Гермионой. Отказывался пытаться подарить ей жизнь, которую обещал.
Я должен всё исправить.
Если только не поздно. Только бы не слишком поздно.
За спиной раздались шаги Блейза, а сразу после — скупое и поражённое «блять». Он осушил пол, произнося заклинание, пока я дрожащими пальцами пытался отыскать пульс. Перебирал пальцами по тонкой шее, стараясь найти ту самую бьющуюся жилку.
Но не находил.
В голове царила тотальная пустота, будто я щёлкнул по кнопке, отключающей все эмоции. Я точно знал, что мне нужно делать, но в то же время слабо понимал, что происходило передо мной. Действовал на каком-то автомате, ведомый единственной целью.
Пусть весь мир рассыплется прахом, но я обязан её спасти. Сделать хоть что-то, чтобы не пойти вслед за ней прямо в ад.
— Драко, она?..
Блейзу не хватало сил выговорить то самое слово. И это правильно, ведь я отказывался сдаваться.
— Нет, нет, — прошептал я, мотая головой и сглатывая собственные слёзы.
Вытащил Гермиону из ванны, укладывая на прохладную плитку пола, и сразу сколдовал на неё два согревающих подряд. А после приставил палочку к её груди, прямо на рёбра, плотно обтянутые мертвенно-бледной кожей.
— Анапнео.
Не думал, что профессор Слизнорт способен научить меня хоть чему-то после Снейпа. Но нужное заклинание как нельзя кстати всплыло в памяти.
Из уголка рта Гермионы побежала струйка воды. Но она всё ещё не двигалась. Не кашляла, не дрожала, не приходила в себя. Неподвижно лежала, будто прекрасная фарфоровая кукла из баснословно дорогой коллекции.
Я перевернул худощавое тело на бок, позволяя воде покидать её лёгкие.
— Может, к Помфри? — Блейз присел рядом, начиная ощупывать её запястье в поиске пульса.
— Сразу к Крейгу, — почти прорычал я в ответ, не узнавая своего голоса.
Он был хриплым, обозлённым, а ещё… разбитым.
Я нагнулся, прижимаясь ухом к груди Гермионы. Боялся даже дышать или сглотнуть вязкую слюну, лишь бы не пропустить стука её сердца.
Хоть самого слабого и тихого.
Хоть какого-нибудь.
Но его не было. Гермиона не желала дарить мне ни единого шанса на жизнь без чувства вины, в котором я и без того купаюсь изо дня в день.
Мне всегда казалось, что человеческая свобода в том, чтобы ни о чём не сожалеть. Оглядываться на прошлое и думать лишь о том, что всё прошло так, как и должно было быть. Что всё привело к этому самому эфемерному «лучшему», на которое так глупо рассчитывают и надеются все вокруг. Я не исключение. Но прямо сейчас, вслушиваясь в тишину её груди, я терял свою свободу.
Никогда я ещё не боялся так сильно потерять кого-то. И нет ничего хуже, чем смотреть в прошлое и гадать «а что, если бы».
Что, если бы Гермиона сказала «спасибо» перед тем, как уйти? Ведь тогда бы я бы плюнул на все свои принципы и обещание уйти из её жизни и бросился за ней. И тогда она бы всё ещё дышала.
Что, если бы я не стал просить о сексе без наркотиков, так эгоистично желая провести этот вечер идеально? Может, тогда у неё бы совсем не случилось приступа — и датур бы ей и вовсе не понадобился. Тогда мы бы уже были у доктора Крейга, рассказывая ему, как именно её нужно вылечить.
Что, если бы я не потащил Гермиону на чёртов бал? И не было бы раздражающего Уизли вкупе с утомительными танцами. И, быть может, она бы лично услышала от Блейза, что мы узнали, как её спасти. Она бы обязательно чуть устало улыбнулась, но поняла бы, что я, может, и идиот, но никак не пустослов. И когда я говорил, что люблю её, я имел в виду именно это, чёрт побери. И я бы признался, что она единственная, кому я сказал это, помимо своей мамы. И был бы честен.
Что, если бы я не был погрязшим в алкоголе идиотом и разузнал бы о её проклятие раньше? И тогда, возможно, уже в это Рождество мы были вместе «по-настоящему». Так, как она мечтала, хоть теперь я и не уверен, что она действительно желала этого. Что она была в состоянии желать хоть чего-то, кроме наркотиков, пока я так наивно выстраивал воздушные замки из нашей несуществующей взаимной любви вместо того, чтобы действительно услышать её наконец и спасти.
А что, если бы я ещё на первом курсе забил на все эти установки, что навязывал мне отец? Если бы мы с Гермионой подружились и делали вместе домашнее задание, в библиотечной тишине перелистывая сухие страницы толстых книг. Если бы вместо ругани я прямо признался, что меня восхищает её интеллект и я действительно считаю веснушки на её лице чертовски милыми. И я бы всегда укладывал её волосы, чтобы показать всем, насколько она, сука, красива. И на Святочном балу она бы танцевала со мной, а не с этим шкафом-болгарином. А потом я бы спрятал её так далеко от войны, что она ни за что на свете не попала бы в руки спятившей тётке. Не получила бы проклятие.
Хотя… зная Грейнджер, она бы не бросила своих оболтусов. Но даже так я бы не стоял в стороне, молча наблюдая, как Гермиону пытали. Я бы вытащил её из Менора во что бы то ни стало. И пусть бы потом меня запытали Круциатусами, плевать. Теперь это казалось такой пустяковой мелочью.
И слёзы продолжали стекать по моим щекам на грудь Гермионы. До ушей донёсся тихий вздох Блейза, когда он убрал руки от её запястья, видимо так и не нащупав пульса. Но я отказывался сдаваться. Отказывался принимать то, что путь, что я выбрал, заведомо был неправильным.
— Драко…
— Я не отпущу её! — крикнул я, поднимая руку, чтобы он заткнулся.
Обнял Гермиону, приподнимая худощавое тело с пола и прижимая ещё ближе к себе. Всхлипы сдерживать не получалось, и я так боялся, что не услышу долгожданного стука сердца.
Сколько прошло секунд?
Две?
Или десять?
Ведь не больше десяти, правильно?
Наверное, даже