- Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор.... Да уж, преодолел, так преодолел, и что дальше?
У Нади перехватило горло, сжалось сердце. Неужели?
Она тихо зашла в комнату и тоже очень тихо, чтобы никто лишний не услышал, продолжила песню:
- Нам Сталин дал стальные руки - крылья и вместо сердца пламенный мотор!
Большие красивые глаза молодого человека стали еще болье. Он вгляделся в женщину и воскликнул:
- Надя, Надюша, ты ли это?- и подхватив ее за руки, закружил по комнате.
- Тише, тише, чудак - человек, дворовых побеспокоишь. Сейчас сбегутся узнать, что случилось.
- Да, да, конечно, - дворянское воспитание взяло верх, гусар пришел в себя.
- А знаешь, даже хорошо, что ты меня узнал. Скажем всем, что ты дальний родственник моего покойного мужа, скажем, сын его покойной двоюродной сестры, она тоже графиня, чем он безмерно гордился, хотя та родня его не признавала. Скажем, что ты ехал по ее просьбе передать письмо перед смертью с целью примириться, а тут вся эта катавасия и случилась. Так ты сможешь, не роняя своей и моей репутации жить сколько угодно, гостеприимство и родственные связи, даже самые дальние, здесь в чести.
_ Отлично придумано, так и сделаем. Но расскажи, как там все закончилось. Наши победили?
Конечно, а ты сомневаешься. Но мой рассказ большой, ты лучше о себе расскажи. Ты же для всех пропал в апреле сорок пятого, и как ни искали, ничего не нашли. Ринка та замуж и не вшла, все тебя ждала.
- Жаль, конечно, это она зря. А как попал - недаром говорят: " Бойтесь своих желаний, они имеют обыкновение сбываться". Это уже в Чехии было, есть там такой городишко со смешным названием Сла́вков-у-Брна, мы там на отдыхе стояли. И вот нам кто-то из штабных и сказал, что это тот самый Аустерлиц, под которым знаменитое сражение, которое называли иногда "сражением трёх императоров", нам про него в той еще школе рассказывали, да и у Толстого в "и Войне и мире" читал, все нас заставляли заучивать, что думал Андрей Волконский, когда он раненый на него глядел. ПОмнишь, - и он начал читать наизусть, глядя куда-то вдаль веков:
- «Что это? я падаю! у меня ноги подкашиваются», — подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба, — высокого неба, не ясного, но всё-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нём серыми облаками.
«Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, — подумал князь Андрей, — не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, — совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!..».
- Во, сколько времени прошло, а все помнится, и он помолчал, думая о своем, молчала и Надя, дожидаясь продолжения.
А Володя, или уже Николай, встряхнул оцепенение и заговорил:
Ну, собрались мы, молодые веселые лейтехи,шалые от весны и окончания Войны, поехали и наехали на мину, видно, гитлеровцы, которые здесь еще бродили отдельными группами, отступая заминировали дорогу.. Я в то мгновение ничего не понял, только вспышка яркая да чернота, а очнулся, когда меня какой-то мужик стал тормошить, все приговаривал:
- Вы живой, Ваше Сиятельство, очнитесь, надо нам выбираться. Это Пахом, мой денщик и самый верный друг и слуга был. Он-то меня и вынес, оказывается, рядом французская граната взорвалась, коня насмерть, вокруг всех посекло, а меня с коня сбросило и оглушило, только немного поцарапало. Пахом меня к лекарям отнес, сам Виллие, Яков Васильевич, придворный лейб- медик меня осматривал.
Видок у меня тогда, конечно, был еще тот, кровь из носа идет, ничего не слышу и не понимаю, контузия во всей красе. Это меня и спасло, оправили меня в тыл, приходить в себя да после и отправили в отставку по ранению. Пахом меня очень выручил, ухаживал за мной, даже письмо родным смог написть, грамотен оказался. Вот я с тех пор тоже помещик, матушка скончалась, едва я приехал. Теперь вот по делам имения в город поехал, да к тебе Судьба и занесла. Чудо, по другому и не скажешь.
Они помолчали, а потом Надя, представив его всей дворне, пригласила к завтраку, а после еще долго и подробно рассказывала о судьбах всех людей, которые их когда-то окружали. Закончила она рассказом о судьбе Палыча, почему-то добавив:
- А знаешь, сейчас, после встречи с тобой, я уверена, что и он найдется, не может не найтись.
- Я тоже так думаю! И тогда берегись Буонапарте, мы идем Кутузычу помогать, теперь к этой, другой Отечественной будем готовиться! - и огни со смехом обнялись, пока никто не видел.
Пал Палыча они нашли еще через месяц, он просто откликнулся на объявление, которое они дали в газету «Северная почта», известную также как «Новая Санкт-Петербургская газета» - была уже такая в это время. Там среди других заметок была и такая: "Надежда Петровна Н. хочет продать славянский шкаф, или обменять на никелированную кровать с тумбочкой. Обращаться...."
Газетчиков, возможно, и удивило незнакомое слово "никелированная"- такого металла еще не было, но текст был напечатан, а наши попаданцы искренне надеялись что единственный человек, который поймет и узнает этот пароль из знаменитого советского фильма " Подвиг разведчика".
Так и случилось, уже ближе к весне к дому Надежды подъехали сани, в которых сидел крупный мужчина, представившийся Прохором Петровичем Громовым, купцом третьей гильдии. Сказав честь по чести пароль и получив отзыв, Палыч - а это был именно он, кратко рассказал о своей судьбе. На его партизанский отряд напали немцы, а навел их местный полицай. Спасая обоз с женщинами и детьми, спешно уходивший глубже в леса, Палыч погиб от