— Фанни Ефимовна, — сказал он как можно спокойнее. — У вас началось осложнение. Воспаление. Трансплантат… приживленная роговица, начинает мутнеть.
— Это… это лечится? — в ее голосе зазвучала надежда, смешанная с животным ужасом.
— Нужна операция. Срочная. Чтобы снять воспаление и попытаться спасти то, что еще можно спасти. Я сейчас вызову здешних офтальмологов, они…
— НЕТ! — ее крик был полон такого неприкрытого страха, что он отшатнулся. — Нет, только не они! Я не позволю им меня резать! Они… они все равно ничего не смогут! Только вы! Я вам верю, доктор! Вы вчера были так добры… Вы единственный, кто отнесся ко мне по-человечески! Умоляю вас, сделайте это сами! Только вы!
Она схватила его за руку, и ее пальцы впились в его запястье с силой отчаяния. Иван Павлович посмотрел на ее искаженное страданием лицо, на слепые, полные ужаса глаза.
Мысли метались. Он — не офтальмолог! Его специализация — общая и костная хирургия. Операция на роговице… это ювелирная работа, требующая специальных навыков и инструментов. Но он знал теорию. Знал, что нужно делать — экстренная кератопластика, удаление помутневшего трансплантата, попытка остановить иммунную реакцию. Риск колоссальный. Шансы — минимальны.
И отказ… отказ означал, что он оставляет ее в слепоте. А слепота для нее, с ее характером и взглядами, была прямой дорогой к тому самому выстрелу. Возможно, пытаясь спасти ей зрение, он пытался спасти и ее саму от рокового шага. Или это была лишь самонадеянная иллюзия?
— Я… я не специалист по глазам, Фанни Ефимовна, — честно сказал он.
— Я вам верю! — повторила она с той же невероятной силой. — Больше я никому не верю.
А что, если не одному… Ведь офтальмологи могут ассистировать. В его мозгу щелкнул выключатель. Решение было принято.
— Хорошо, — тихо сказал он. — Я сделаю все, что в моих силах. Но вы должны понимать — риск огромен.
— Я понимаю. Я на все согласна.
Он кивнул, высвободил свою руку из ее цепкой хватки и вышел из палаты, чтобы отдать распоряжения. Нужно было срочно готовить операционную, стерилизовать инструменты, найти ассистента. Впереди была сложнейшая операция.
* * *
Операционная глазного отделения была меньше и камерней, чем та, к которой привык Иван Павлович. Яркий луч специальной лампы выхватывал из полумрака лишь глазное яблоко Фанни Каплан, казавшееся хрупким и беззащитным. Самого пациента не было видно — его скрывали стерильные простыни. Рядом стоял молодой, но опытный офтальмолог, присланный Воронцовым для ассистирования. В его взгляде читалось скептическое любопытство — что этот «костоправ» сможет сделать в такой тонкой сфере?
Иван Павлович отбросил все мысли. Не было ни Каплан-террористки, ни Ленина, ни дамоклова меча истории. Был только пациент и патология — острый отек и помутнение роговичного трансплантата, угрожающий полной и необратимой слепотой.
Его пальцы, привыкшие к грубой работе с костью и плотью, сейчас двигались с ювелирной точностью. Он работал с микрохирургическими инструментами, которые казались игрушечными после мощных дрелей и пластин для остеосинтеза.
— Роговичный трепан, — тихо скомандовал Иван Павлович.
Ассистент подал инструмент. Иван Павлович установил крошечное цилиндрическое лезвие-трепан на помутневшую роговицу. Легкое, выверенное давление — и мутный диск трансплантата аккуратно иссечен.
— А вот и причина, — прошептал он, глядя на обнажившуюся сосудистую оболочку, которая, как сорняк, начала прорастать под трансплантат, вызывая его отторжение. Нужно было прижечь эти сосуды, остановив иммунную атаку.
— Каутер, — раздалась следующая команда.
Раскаленная докрасна игла с шипением прикоснулась нежных тканей. Воздух наполнился сладковатым запахом прижигаемой плоти.
«Аккуратно… Тут нужно уничтожить причину, не повредив при этом здоровые структуры глаза».
— Шовный материал, — потребовал Иван Павлович.
Под мощным микроскопом он начал накладывать швы. Каждый стежок был тоньше паутины, каждый узелок — меньше макового зернышка. Монотонная, изматывающая работа, требующая абсолютной стабильности руки и полной концентрации.
Прошло больше двух часов. Последний узелок был завязан. Трансплантат сидел ровно, плотно. Помутнение было удалено.
— Глаз промыть антисептиком. Наложить асептическую повязку, — устало произнес Иван Павлович, отступая от стола.
Ассистент-офтальмолог посмотрел на него с новым, нескрываемым уважением.
* * *
Прошло несколько дней. Состояние троих бойцов с имплантами стабилизировалось, и Иван Павлович, наконец, выкроил момент, чтобы проведать Фанни Каплан. Он шел по коридору с смешанным чувством — надежды, что операция даст ей шанс на иную жизнь, и глухой тревоги.
Дверь в ее палату была приоткрыта. Он постучал, не дождался ответа, вошел. Кровать была аккуратно застелена. Пуста.
Иван Павлович замер, смотря на пустое место. Холодок предчувствия скользнул по спине.
— Сестра! — окликнул он вышедшую из соседней палаты медсестру. — А где пациентка Каплан?
— Ах, доктор! — медсестра улыбнулась. — Да вы волшебник! Операция прошла блестяще! Повязку сняли вчера. Каплан видит! И, представляете, даже лучше, чем после первой операции! Говорит, мир такой яркий и четкий.
— И… где она сейчас? На обследовании?
Улыбка медсестры сползла с лица, сменившись смущением.
— Доктор… Она… она сбежала. Вчера вечером. Просто собрала свои нехитрые вещи и ушла, когда дежурный отлучился. Никому ничего не сказала.
«Вот так помог… — с горькой иронией подумал Иван Павлович, глядя на ровные складки одеяла. — Улучшил зрение той, которая совсем скоро будет стрелять в Ленина…»
Глава 23
Конечно же он сразу обратился к Валдису — попросил помочь найти некую гражданку Фанни Каплан. Иванов удивился — зачем? Пришлось соврать — из больниц сбежала, болеет, может распространить заразу. Но как ни старались бойцы Валдиса, так и не смогли ее найти. Как сквозь землю провалилась.
Ушла на дно? Возможно. О что-то подсказывало, что ее история еще не закончена.
Иван Павлович сидел в своем кабинете на заводе, безуспешно пытаясь сосредоточиться на графиках выхода пенициллина. Цифры расплывались перед глазами, уступая место навязчивым, тяжелым мыслям.
«Что будет, если завтра Ленина убьют?»
Он мысленно перелистывал страницы учебников, статей, монографий. Убийство вождя в разгар Гражданской войны, когда страна держится на честном слове и железной воле кучки людей…
Хаос. Первое и самое очевидное. Ленин сейчас не просто главой правительства. Он цемент, скрепляющий эту хрупкую, трещащую по швам конструкцию под названием Советская Россия. Его авторитет непререкаем для большинства в партии. Его исчезновение создало бы вакуум власти, в который ринулись бы все амбициозные фигуры — Троцкий, Зиновьев, Сталин… Началась бы жестокая, беспринципная борьба за наследство, парализующая и без того слабый государственный аппарат в самый критический момент.