— Митрий, — подошёл ко мне Глав, протягивая лук. — Посмотри — это хорошее оружие. Его можно за дорого продать.
Я взял русский лук*, повертел в руках. Дерево было гладким, тщательно обработанным. Тетива крепкая, из сухожилий. По дурости и никак иначе своё действие назвать не могу, я попробовал натянуть, но почувствовав боль в руке, отложил.
(от авторов: Материалы и конструкция: изготавливался из нескольких кусков древесины разных пород (лиственница, сосна, ель, берёза, вяз, клён и др.). Имел форму буквы «М» с плавными перегибами.
— Очищенные от коры заготовки подсушивали на воздухе в затемнённом месте несколько дней, затем обрабатывали топором и ножом и снова просушивали.
— Из подготовленных заготовок вырезали основные части лука, которые снова высушивали, но на этот раз на солнце.
— Части лука склеивали рыбьим клеем. Для приготовления самого прочного клея использовали плавательные пузыри осетров.
— Лук обклеивали берестой, снятой с берёз, растущих на сухих возвышенных местах.
— Окончательным этапом отделки было украшение лука.)
Продавать лук я не собирался. Как и доспех убитого командира, что ранил Ратмира. Его я собирался подарить по возвращению в Курмыш Григорию. В общем всё хорошее я собирался оставить себе. Может что-то и продадим, но скорее всё отправится на перековку.
Примерно через час была приготовлена похлёбка. И готовил её для нас Шуйский, отец Варлаам и Ярослав. У остальных и так дел хватало. Двоих дружинников боярин отправил в лес, посмотреть не остались ли поблизости враги. И те вернулись через час с десятью лошадьми. Подслушав доклад, я понял, что бежавшие воины забрали большую часть лошадей с собой.
Ещё один дружинник следил за пленниками пока те копали большую могилу для своих товарищей. Хоть те тоже были ранены, но их состояние никого не волновало.
Наших же павших товарищей собирались по утру отправить на одной из телег Нижний Новгород, где их захоронят как, полагается.
Я доел княжескую похлёбку и поставил миску на землю. И поблагодарив за еду направился в свою палатку. Тело всё ещё ломило, но стало немного легче, горячая еда и отдых делали своё дело. Рука пульсировала глухой болью, грудь ныла при каждом вдохе, но я уже привык к этому дискомфорту.
Полежать мне долго не дали. Глав, сообщил что меня зовёт Шуйский. Было уже темно, но местонахождение боярина было легко найти. Он сидел у большого костра и о чём-то разговаривал с Ярославом.
Наконец Шуйский поднял голову и посмотрел в мою сторону. Поманил рукой.
— Митрий, — сказал Шуйский. — Садись. Нам нужно поговорить.
Я опустился на поваленное бревно рядом с костром. Ярослав устроился, с другой стороны, от дяди.
— Слушаю, господин князь.
Шуйский помолчал, глядя в огонь. Потом заговорил.
— Мы не поедем в Москву… Вернее пока не поедем. — Я кивнул, и, если Шуйский сказал бы иное, я постарался бы его переубедить. — Слишком много раненых. Из двадцати моих дружинников осталось в строю трое. Ещё пятеро ранены. У Ярослава тоже людей больше нет. Все полегли.
Ярослав хмуро кивнул, глядя в огонь.
— Что ты решил боярин? — спросил я.
— Сегодня не двигаемся, — ответил Шуйский. — Останемся здесь ещё на день, а может на два. Завтра в Нижний тела раненых отправим, и отец Ярослава, — взгляд на племянника, — нам обязательно вышлет помощь. Так что ты подумай, что там моему воину на словах сказать, чтоб с собой взяли.
— Понял. — ответил я, догадавшись почему меня пригласили на обсуждение.
— Что вообще скажешь по раненым? Каковы их шансы выжить?
— Сложно сказать. Раны не такие серьёзные. Промывал я их хорошо, но ты правильно боярин сказал. Двое из тяжелораненых могут не выдержать тряски в телеге. Да и вам самому ещё нужно ногу поберечь. И дать время, чтобы рана хоть немного затянулась.
— Ну вот и решили. — сказал он.
Глава 7
До утра меня больше не беспокоили. И утро я начал с осмотра раненых. Первого посмотрел Шуйского, но у того всё заживало, словно на собаке. Чего я, разумеется, вслух не сказал. Потом стал осматривать остальных и всё было нормально, пока я не подошёл к последнему воину. Рана на ноге покраснела, края опухли. Я осторожно ощупал кожу вокруг, и она была горячей, и это означало, что началось воспаление.
— Больно? — спросил я.
— Очень, — прохрипел дружинник сквозь стиснутые зубы.
Я размотал повязку и поморщился. Рана гноилась. Не сильно, но уже шёл процесс.
— Глав! — позвал я. — Принеси кипятка, соли и хлебного вина. Если осталось.
Глав кивнул и захромал к костру. Вернулся с котелком горячей воды и маленькой флягой.
— Митрий, вина совсем мало осталось, — сказал он.
— Давай всё, что есть, — ответил я.
Я растворил соль в воде, дождался, пока остынет до терпимого, и начал снимать швы.
— Ну дружище терпи. Больно будет, но зато нога при тебе останется. — Но прежде позвал товарищей, чтоб его придержали в случае чего.
У дружинника был такой взгляд, будто он только сейчас понял, что может остаться инвалидом.
— В каком смысле нога при мне останется? — тут же спросил он.
— Терпи говорю. — после чего начал промывать рану. Ох, как он начал ужом вертеться. Благо я предусмотрел этот момент и его крепко держали.
Когда закончил, взял флягу и вылил остатки вина прямо в рану. Дружинник взвыл, но дёрнуться не смог, после чего я заново стал накладывать швы.
— Ну как? — спросил я, через несколько минут, когда сделал последний шов. Всё это время я ждал, пока он отдышится и совладает с болью.
— Дааа, уж. — смахивая пот со лба, сказал он. — Ещё немного и думал Богу душу отдам.
— Если повезёт уже не отдашь, но пока тебе нужно будет лежать и как можно меньше двигаться.
— А если не повезёт?
— Тогда снова разрежу, — коротко ответил я.
— Ясно, — сказал он.
После завтрака мы отправили телегу с одним дружинником в Нижний Новгород. Перед этим отец Варлаам прочитал молитву, перекрестил и отправил в последний путь.
После чего все разбрелись набираться сил. И честно — почти весь день я проспал, пока меня снова не разбудил Глав, сообщив, что меня зовёт Шуйский.
Я пришёл как раз когда один из дружинников приволок связанного мужика. По всей видимости Шуйский позвал меня на допрос, хотя мог этого не делать.
Не того полёта я