— А нету! — обрадовал Иоганн дорого родича… Дядя ведь? Не, ну Василисе-то точно дядя.
— А подать сюда Ляпкина-Тяпкина! А подать сюда Землянику! — не поверил богатырь.
Вообще, все Лаутенберги настоящие такие рыцари, как с картин. Высокие с широкими плечами и бычьей шеей. Ну, и с низким лбом под пшеничными копнами волос, нестриженных. Словом — богатыри, не мы. Грозен в гневе Александр. Бороду чеховскую топорщит грозно.
— Нету, правда, нету, хер фрайхер, — развёл руками Отто, струсив от гневного рыка бугая.
— Чтобы к утру было! — рыцарь оторвал от копчёной курицы ногу и вполне себе целыми и белыми зубами впился, — пива тогда несите или сидра.
— А нету! — опять порадовал дядьку любимого пацан.
— Сестра! Что тут за порядки! Донерветер! В Кеммерне есть постоялый двор с трактиром — туда отправь человека. Пусть привезут, чем горло промочить.
Умный. Пришлось Отто отправить человека, которым оказался вовсе не спринтер, а дед Игорь, за сидром. Иоганн мысленно улыбнулся, а то бы дядька не понял, изобрази он радость по этому поводу.
Попробовал Иван Фёдорович тот сидр. Эта гадость напоминала Ркацители из его юности. Горько-кислая гадость градусов на семь — десять. Надо быть очень большим ценителем сухих вин, чтобы это нравилось. Так вот, сидр яблочный бы ещё кислее и ещё горше.
Пока практически нет сахара, и пока не вывели технические сорта винограда с сахаристостью за двадцать процентов, которые «откушивать» в качестве винограда просто невозможно, всё вино виноградное, яблочное, грушевое, или любое другое, это кислятина. А чтобы оно становилось сладким, туда добавляют соли свинца. Именно из-за этого Иоганн бился насмерть с Отто, чтобы в замке этих сладких вин не было, чтобы даже не пахло ими. Отто на поводу у пацана не пошёл. Вдове нужно горе сладкими винами запивать. Тогда Иоганн начал кувшины с вином заморским дорогущим разбивать. А когда управляющий стал кувшины прятать и приносить только во время обедов, то стал разбивать их прямо в руках у Отто.
— В замке отравы не будет!
Хольте куда деваться, бить пацана ему нельзя. А больше и некому. Смирился, как смирились и мачеха с датчанкой. И вот теперь всё по новой начинать? Так дядя, мать его, вполне может и по шее заехать. И прав, и силы хватит. Может потом, по дороге домой, подавиться от арбалетной стрелы, застрявшей в горле, но это же потом будет.
Утром Александр фон Лаутенберг, кривя рожу от гадости, что его пить заставляют, так небрежно говорит старшей сестрице:
— Мария, мне нужно триста марок, чтобы восстановить стену вокруг отцовского замка.
— А ху-ху, не хо-хо? (Это Шукшин в литературу ввёл). А вареньем тебе морду не намазать? А у тебя попка не слипнется? А губа у тебя, любимый дядюшка, не треснет? А губозакаточную машинку не принести? — не, понятно, что всё это шепотом Иоганн выдал. Но глаза выкатил совсем не шёпотом, громко выкатил, и со скрежетом ресницами захлопал. Неожиданное: «С добрым утром».
Мария икнула. Если что, то пять марок — это хороший конь, а не дартаньяновский мерин. А десять марок — это дестриэ и почти полкило серебра. Триста же марок — это доход их баронства за год, ну до того, как Иоганн стал хренью всякой заниматься. Но даже сейчас — это при том, что цена на картины упала до тридцати марок, а они делают картину за неделю — это примерно три месяца работы.
Мария икнула, потом икнула датчанка. Очень долго сдерживал икотный позыв Отто Хольте. Всё же человек подчинённый, и не к нему Александр обращался. По данным Иоганна у Отто было около ста марок. Всё, что в этом году выручили за зерно и за осенний забой животинки. Крестьяне налог ещё не заплатили. Там приличные будут деньги с учётом постоялого двора, кузнеца и Матильды. Но пока-то нет. Так и самому Отто налог платить надо. Он фиксирован, от урожая не зависит. Зависит от количества обрабатываемой земли. Арендатор, читай крестьянин, отдаёт 1/12 долю урожая в качестве налога и ⅛ долю урожая в качестве платы за аренду земельного участка барону.
То есть, прямых денег там не будет. Ну, кроме Матильды, Угнисоса и постоялого двора, будет зерно и его ещё нужно продать. Так, с учётом художественного училища, арбалетчиков, присланных архиепископом, и прочих прихлебателей, что понабрал Иоганн, эти продукты уйдут на их прокорм, нечего будет продавать. А тут, за, между прочим, выдай, дескать, сестрица, годовой, а то и двухгодовой доход всего баронства. Продавая рожь, больших денег не заработаешь. Пиво подороже, но тоже так себе прибыль. Вот пшеничная водочка, она бы прибыль принесла, но её никто не гонит.
— Bist du ein Idiot, Onkel⁈ (Ты дурак, дядя⁈) — О! Устами младенца глаголет истина! Это Герда единственная насмелилась правду в глаза борову сказануть.
Событие третье
От матери последовала затрещина. Но канула… Мимо пронеслась. Герда удачно уклонилась от демонстративного замаха датской Марии и подскочила к Александру:
— Ты видишь — руки красные⁈ Это мы водоросли собираем из-под снега. За жалкие пфенниги. Хворост собираем, на деревья в мороз залезаем, чтобы нижние ветки сломать! — рыжая бестия швыркнула простуженным носом и убежала, загрохотала деревянными каблуками по лестнице.
Не, так-то Герда ему не племянница (die Nichte), там сложнее родство, какая-нибудь троюродная племянница, а может и сестра троюродная (die Base zweiten Grades), а то и внучка, не удосужился Иоганн разобраться в том, кем датская Мария приходится Лаутенбергам. Потому, «дядя» — это неправда. А вот всё остальное правда.
— У нас нет таких денег, Александр, — всплеснула руками мачеха. «Всплеснула»? Должно быть это движение как-то по-другому называется. Вот, как правой рукой сеятель зёрна пшеница весною в поле разбрасывает, а тут обеими руками одновременно. Чего уж этим хотела фрайфрау изобразить, что все деньги разлетелись, наверное?
Иоганн сдриснул сразу из-за стола. Пошёл клад перепрятывать. У него было шесть сотен с небольшим марок. Не у управляющего, а именно у него. За янтарь, за картины, за мыло деньги. За балясины тоже. Копчение рыбы парень передал вместе с заботами о рыбаках Отто Хольте, ему же доставались деньги от продажи рукомойников. Сколько там марок и шиллингов с фердингами за эти месяцы набежало Иоганн не знал, но понятно, что дело прибыльное, раз Отто его не прикрыл. Даже несмотря