— Мне тоже по приколу, — застенчиво заметил басист. — Всю жизнь мечтал быть собакой.
— Ага, а Менестрель из-за нас сторчался!
— Менестрель — это кто? — уточнил я.
— Васька, солист наш, — пояснил Пёс. — Он-то изначально выглядел круто, потому как у них в роду эльфы были. А как увидел нас — подсел на успокоительный скоромороший чай. До такой степени подсел, что связь с действительностью потерял.
— Понял. Вы ведь, небось, тоже на Карасун? — спросил я.
— Ну да, а куда же ещё… Только певца нет, и репертуарчик — так себе.
— А давайте вместе, а? Песен у меня много, да и петь я умею. Вот, зацените: ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету… — начал я а капелла.
— Яаааать! Вот это голосина!
— Федя, я в деле!
— Мурррр!
— Тащи свои песни, мужик. Давай репетировать.
— Давайте репетировать до упада, — предложил я. — Потом здесь же переночуем, а завтра поедем на Карасун, приносить людям смех и радость.
Глава 29
Карасун
Мы с энтузиазмом репетировали до глубокой ночи, прерываясь на перекуры и один раз — слегка перекусить[1]. Зато шесть песен для фестивальной программы отточили до вполне приемлемого состояния. Не знаю, была ли прежде на Тверди музыка, которую в моей прошлой жизни называли готическим роком, но теперь точно будет.
* * *
[1] Это не художественное преувеличение. В 2022 году автору в подобном режиме довелось репетировать более 12 часов.
Я сразу предупредил, что продолжать активную музыкальную карьеру пока не планирую, и заранее подарил все песни этим зверским музыкантам. Сработались мы с ними хорошо. Не сказать, чтоб вот прямо сдружились, но я к этому как-то и не стремился, равно как и рассказывать, кто я на самом деле такой. Ребята врубались с пол-оборота, предлагали свои музыкальные ходы, и даже петух Петя больше не пытался истерить, зато перкуссионистом он оказался хорошим, и стучал ровно столько, ровно там и ровно то, что было надо.
Кошка Юля смотрела на меня весь вечер, и чем дальше, тем больше масла я видел в ее глазах. Охохонюшки, чую, предстоит разговор. Разумеется, он состоялся, едва я подошел к своей машине и убрал гитару в багажник, где смирненько не отсвечивал Есугэй. Верного телохранителя я накрыл пледом с головой. И не напугает никого, и не замерзнет. Наверное, совсем некромантом становлюсь — вон, как шутить стал.
— Фе-едь, — промурлыкала Юля. — А давай я у тебя в машине переночую, а? А то в автобусе тесновато, честно говоря.
— Ну, в рыдване тоже не разгуляешься, особенно, учитывая мои габариты. Но ты ведь не об этом, верно?
— Верррно. Ты не смотри, что я кошка: там, где надо — очень даже полноценная женщина, там всё по-прежнему. Потрогай, если не веришь.
От бесхитростности предложения я даже рассмеялся.
— Юль, — ответил. — Не буду читать тебе мораль, не стану рассказывать про невесту: в стране, где действует поговорка «жена — не стена, можно и подвинуть» статус невесты в этом плане и вовсе уж призрачный. Давай просто не будем усложнять? Я, признаться, очень устал, и на приключения не тянет вот совсем.
— Ну, как хочешь, — разочарованно вздохнула кошка и ушла.
А я, выдохнув с облегчением, устроился поудобнее и быстренько заснул.
* * *
Домой приехали вечером. Константин Аркадьевич водителем был спокойным и аккуратным, но скорость любил, из-за чего регулярно аккуратно платил штрафы за ее превышение. Так что добрались достаточно быстро и не слишком утомились. Перед сном Ирина Сергеевна зашла к дочери пожелать доброго сна. Наташа, задумчивая, сидела в пижаме на кровати, обхватив колени руками.
— О чём грустишь, — спросила мать, приобнимая девушку.
— Просто скучаю, — вздохнула Наташа.
— По нему?
— Да…
Помолчали немного.
— Скоро вылетишь из гнезда, подожди совсем немного.
— Мам, я не могу без него. Вот как-то совсем-совсем не могу.
— Я знаю, как это, — улыбнулась Ирина Сергеевна. — Когда-то давно я тоже мечтала, чтобы мы с твоим папой не расставались ни на минуту.
— А потом?
— Как ты понимаешь, очень быстро выяснилось, что людям нужно хотя бы иногда ходить на службу. И, как правило, не вместе.
— Ой, мам, да понимаю я всё это, не маленькая девочка. И что я часами и днями буду одна, без него — тоже знаю. Но так хочется, чтобы вот всегда…
— Всё тебе будет, солнышко моё. И любовь, и счастье. Да уже есть.
— Есть… — улыбнулась Наташа, коснувшись рукой груди.
— А что ты думаешь про то, что все твои дети, скорее всего, будут некромантами? Каково тебе будет, светлому пустоцвету, среди сплошных некромантов?
— Это мой муж и мои дети, мам. А специальность — не хуже прочих. А моя специальность — быть женой и мамой, так вижу. И если я принесу моим некромантам немного света, так что ж с того плохого?
— Я очень люблю тебя, девочка моя.
— И я тебя, мам.
— Доброй ночи.
* * *
Доехали. На фестивальную территорию попасть оказалось не так просто: дородная кхазадка долго скандалила, что заявлена от группы одна машина, а приехало две, и не положено, и не порядок.
— И вообще, со зверьми на фестиваль нельзя!
— Это не звери, это музыканты!
Она до тех пор разорялась, пока осёл с псом не пригрозили закрыть ее в караульной будке. Тут она собралсь нам устроить натуральный вельтунтерганг, но прибежала девушка от организаторов, и велела многоуважаемого Фёдора Юрьевича сотоварищи непременно пропустить, не чиня препятствий. Так что склочную Гертруду Гансовну Гештальт, как значилось на ее бэджике, мы всё же не закрыли — а счастье было так возможно.
Разместились, нашли свое время в лайнапе, и разбрелись, договорившись о точке сбора. Я купил целый жбан компота из сухофруктов, дюжину плюшек и стал смотреть фестиваль.
Что порадовало, так это то, что в программе явно известные, сильные артисты перемежались новичками — а не как на Земле, где весь день стараются молодые дарования, которых никто не смотрит, зато вечером выходят суперстары, и тут уже аншлаг и всем крутить фонарики полчаса.
Первыми мне на глаза попались три юные девы из Полесья. Назывались они «Смяшлівыя мілкі», Я