Очень интересно в этот момент наблюдать за пассажиром. Чем ближе оставалось до нижней кромки облачного покрывала, тем сильнее опускался вниз Второв, самым буквальным образом сползал вниз по сиденью, вжимал голову в плечи и не сводил глаз с надвигающегося мохнатого серого покрывала. На входе в облака отшатнулся, зажмурился, руки перед собой выставил, словно боялся в стену удариться. Понимаю, поэтому усмехаться не стал и вообще что-то комментировать или успокаивать Николая Александровича посчитал ненужным. Сделал вид, что ничего кроме приборов меня не интересует, и вообще есть что-то более важное, чем наблюдение за испуганным пассажиром. Например, пилотирование в облаках. Сложно? Без соответствующего навыка ещё как. Из приборов в кабине установлены авиагоризонт простейший, указатели высоты и скорости. И достаточно.
Иду в наборе, ну и курс выдерживаю, чтобы в сторону не уйти. Лететь нам около часа до основного площадного ориентира на нашем маршруте, до озера Ильмень. Оно как раз должно на траверзе у нас оказаться, внизу по правому борту. При условии, что через час полёта облачность пропадёт. Кстати, интересная особенность с облачностью на северо-западе. Небо сплошь затянуто, хмарь, дождь, а стоит отлететь километров на сто, сто пятьдесят южнее и облачность пропадает. Как в другой мир попадаешь, в котором весело светит солнце, а небо синее-синее. Оглянешься назад, а там сплошной стеной стоит плотная тёмно-серая кучёвка. Галирад, одно слово…
Ну а если не пропадёт облачность, тогда ничего другого не останется, как снизиться под облака и осмотреться. Другого быстрого и надёжного способа скорректировать направление и выйти на ЛЗП, линию заданного пути, не вижу. Нет, можно ещё и полетать туда-сюда змейкой, пожечь топливо и в результате найти дорогу из Петербурга в Москву, но это второй способ после основного.
Или ещё хлеще есть вариант сориентироваться. Например, воспользоваться методом опроса местных жителей. Сядем рядом с какой-нибудь деревушкой и узнаем, куда нас волей ветрил занесло. Или не ветрил, а волей тянущего пропеллера и раздолбайством пилота. Но этот вариант, уверен, буду использовать лишь в самом крайнем случае. А пока мне в помощь компас, карта, счисление пути и умная голова.
Высоко забираться не стал, набрал полторы тысячи метров и перевёл аппарат в горизонтальный полёт. И ещё прибрал обороты. Продолжаем лететь по приборам, из облаков так и не удалось выскочить. Периодически поглядываю в боковое окошко на левую плоскость, смотрю, нет ли на лобовой кромке льда. Ну и мотор слушаю, не изменился ли звук его работы, не появилась ли вибрация. На пропеллере лёд тоже быстро нарастает в соответствующих условиях. К счастью, обледенения нет, но контролировать это дело не прекращаю. Забеспокоившегося пассажира успокоил улыбкой. Ничего говорить не стал, перекрикивать гул мотора и надрывать связки неохота.
Минут через пятьдесят полёта в сплошной облачности под нами начали появляться первые разрывы. Сначала небольшие, потом диаметром побольше, а потом кучёвка раз и пропала вообще. Выскочили из облаков. И красота! Вокруг солнце, над головой синее небо, земля под нами белая-белая от снега, замысловато разрисованная отчётливо просматривающейся паутинкой многочисленных рек и дорог. И справа впереди, на пределе видимости наконец-то увидел огромное озеро. Настолько огромное, что до противоположного от меня берега вообще взглядом не дотянуться, не просматривается он.
Доворачивать вправо и корректировать курс не стал — направление в принципе верное, отклонение заданной линии пути небольшое, летим в нужную сторону, и это сейчас главное.
Ну и что не менее важно, облаков впереди не наблюдается, и горизонт чист. Правда, видимость так себе, по горизонту дымка сильная. До озера вроде бы и недалеко, на глазок километров пятнадцать-двадцать будет, но и оно в этой дымке тает. Впрочем, с полутора тысяч метров и такая видимость за счастье, невооружённым глазом дальше всё равно ничего не увидишь, как не старайся. Так что и с расстоянием мог запросто ошибиться в любую сторону. Поэтому пока пойду прежним курсом, увижу впереди железную дорогу, тогда и доверну вправо. И дальше уже над ней пойду.
Толкнул в плечо Николая Александровича, подбородком указал, в какую сторону смотреть. Ага, заметил озеро, прилип носом к боковому стеклу. Кстати, на солнышке теплее стало, изморозь со стёкол потихонечку уходит.
А ещё через час полёта впереди показался Вышний Волочёк.
Садиться пришлось на реку, практически рядом с Богоявленским собором. Никакой плотины и разливов здесь нет, речное русло, и не сказать, что широкое, но для посадки моему самолёту места достаточно. Главное, чтобы поверхность льда была ровная.
Снизился, прошёл над верхушками деревьев, разогнал печные дымы, распугал ворон, заставил прохожих задрать головы вверх, выполнил проход вдоль набережной. Развернулся и совершил мягкую посадку прямо на лёд. Ну а что, не в центре же на улицу садиться? Пусть её и расчистили для нас, и места для самолёта достаточно, но зевак там столько, что о безопасной посадке можно было сразу забыть. Нет уж, лучше на реку примоститься.
Тем более, посмотрел я на эту реку, заломов и торосов нет, прорубей не видно, мостков на берегу тоже не заметил. В общем, сел и сел. Скорость на посадке погасил до минимально возможной, чтобы максимально сократить пробег, притёр лыжи к снегу и покатился как раз по направлению к Собору. Напротив него и решил остановиться. Берег тут невысокий, хотя чуть в стороне, где покруче будет, ребятишки на ледянках кататься умудряются, накатанные пологие дорожки там хорошо видны. Вон, пацанята наверху замерли, на нас во все глаза глядят.
Ткнулся носом в берег, под самым собором и подальше, кстати, от того места, где ребятишки с горки катаются, заглушил мотор, перекрыл подачу топлива и обесточил, отключил электропитание. Глянул на замершего в оцепенении Второва — это же у него первая посадка! То-то он в ступоре находится. Ничего, обвыкнется. Освободил Николая Александровича от ремней, освободился сам. Как раз и пассажир в себя приходить начал.
— Николай Дмитриевич, честно скажу, многое довелось на своём веку испытать. И плохое было, и хорошее. Но это вообще нечто! У меня даже слов не хватает, чтобы свой восторг описать, — повернул ко мне бледное до синевы лицо компаньон. А глаза-то, глаза! Горят ярким лихорадочным блеском.
— Понравилось? — снисходительно улыбаюсь и вспоминаю свой первый самостоятельный вылет. Восторгов тогда было ого-го сколько. Так что я Николая Александровича сейчас прекрасно понимаю.
— Не то слово! — краска медленно возвращается на лицо Николая Александровича. Губы розоветь начали. — Расскажу домашним, так не поверят же.
Потом выбрались наружу, тут