Тут она охнула и округлила глаза:
— Или вы здесь по делам службы, и я своим необдуманным приглашением невольно нарушила ваше инкогнито?
Пока она не напридумывала себе чёрт знает чего, игру на публику я отчётливо разглядел, вклинился в её монолог и быстро проговорил:
— Благодарю за лестное приглашение посетить вас, ваша светлость. Вы удивительно догадливы, сюда меня привели именно дела службы. И я просто вынужден был переоблачиться в эту одежду.
Ну не говорить же ей правду? Слегка наклонился вперёд, постарался напустить таинственности в голос и произнёс тихо и доверительно:
— Государственная тайна, понимаете?
— Понимаю, — также тихо ответила мне княгиня и, после короткой выразительной паузы резко откинулась на спинку дивана и задорно рассмеялась. — Признаться, из вас бы вышел хороший актёр, Николай Дмитриевич. Я на секунду вам даже поверила. Надеялись одурачить доверчивую женщину? Не вышло, господин поручик!
Я только улыбнулся в ответ и пожал плечами. Отрицать что-либо или доказывать не собирался. Княгиня сама домыслит недостающее или напридумывает что-то за меня. Одёжка моя ей много пищи для размышлений даст.
— Молчите? Скрытничаете? — прекратила смеяться Зинаида Николаевна. — Хорошо, оставим в покое дела службы. Не стану терять времени на пустые разговоры, оно слишком дорого обходится и вам, и мне. Скажите, правду ли газеты пишут о вашей опале?
— Истинную правду, — не стал отнекиваться, не посчитал нужным скрывать то, что каждой собаке в столице известно.
— И то, что Его императорское величество оставил вас практически без средств, тоже правда?
— Правда, — подтвердил.
— Х-м, странно, очень странно, — нахмурила свои тонкие брови княгиня и задумчиво проговорила, размышляя над моими словами. — Признаться, я искренне не верила во все эти сплетни.
— И за что к вам такая немилость?— княгиня и внимательно посмотрела на меня. Заговорила чуть быстрее, словно оправдывалась. — Не подумайте дурного, это не простое женское любопытство, хотя, чего греха таить, и оно тут есть. Не суть, просто я ничего подобного не только не слышала, но и не припомню. Вам нужно было очень сильно рассердить государя, чтобы он забыл о всех ваших прежних заслугах и лишил вас не только наград, но и… Впрочем, повторяться не стану. Кстати, отдаю вам должное, Николай Дмитриевич, вы неплохо держитесь для своего возраста.
Думаю, что дальше делать. Пусть я и отказался, но распоряжение княгини было, и чаю мне так и не принесли, Никанор куда-то запропастился. Хорошо, хоть присесть предложили, не стою, словно школьник, перед строгим экзаменатором. Вот оно мне нужно, всё это выслушивать? Нет, не нужно. Я и сам себе голову над всеми этими пертурбациями в своей жизни сломал. Резко ставить женщину на место тоже не стоит, пусть я тоже князь, но состояния наши и положение в обществе несопоставимы. Мне до неё, как до Эвереста. И не принято это в приличном обществе. Постарался напустить холоду в голос, подобные тонкости здесь прекрасно различают и понимают, и равнодушно, только из вежливости, улыбнулся:
— Зинаида Николаевна, прошу простить, но мне нужно спешить, у меня здесь ещё очень много дел. Надеюсь, вы смогли удовлетворить своё любопытство. Честь имею, — встал, откланялся и направился к выходу.
— Погодите, — попыталась остановить меня Юсупова. Когда это у неё не получилось, воскликнула. — Да постойте же вы, князь!
Взялся за ручку двери. По раздавшемуся за спиной шороху платья сообразил, что Зинаида Николаевна быстро встала с дивана и бросилась за мной вдогонку. Притормозил немного, пусть догонит. Почему? Так приличия же, чтоб их!
Княгиня догнала меня, придержала за предплечье. Пальчики тонкие, холёные, но сильные — ухватила, словно клещами сжала:
— Простите, погорячилась.
Произнесла извиняющимся голосом. И настолько похоже на киношные извинения известного актёра из той моей жизни у неё получилось, что я не выдержал и улыбнулся. Ну а раз уж улыбнулся, то пришлось оставлять ручку двери в покое и разворачиваться лицом к Юсуповой:
— К моему искреннему сожалению, я совершенно не представляю себе, чем именно смог разгневать государя. Я сам был настолько ошарашен свалившейся на меня опалой, что до сих пор не могу прийти в себя.
— Как это не представляете? — удивилась Юсупова. — Это, должно быть, очень большой проступок. И вы на самом деле не знаете, какой именно?
Она заглянула мне в глаза, склонила голову набок и задумчиво проговорила:
— А ведь вы сейчас правдивы и на самом деле не имеете никакого представления о причине своих неприятностей.
Я только руками в ответ развёл. Мол, я же вам то же самое и говорю.
— Я вас мало знаю, Николай Дмитриевич, — медленно продолжила размышлять вслух княгиня. — Но и то, что успела увидеть в вас, уже позволяет мне сделать кое-какие выводы. Мало того, что у вас очень светлая голова, и она уже принесла очень, очень большие преференции своей стране, но к тому же вы хорошо воспитаны, вам не чужды понятия чести, и вы преданы своей стране.
Я удивился, и лёгкая еле заметная улыбка тронула прелестные губы Зинаиды Николаевны:
— Будь иначе, вы бы уже давно уехали куда-нибудь на Острова или во Францию с Германией. Польстились бы на посулы. Признайтесь, вам ведь уже поступали предложения переехать в какую-нибудь из этих стран, и сулили взамен любые деньги и высокое положение в их обществе?
— Да, предлагали, — не стал отказываться от очевидного, — И сулили, не без этого.
— И то, что вы всё-ещё здесь, уже о многом говорит понимающим людям, — кивнула головой Юсупова, и серебристые локоны волос в её замысловатой причёске бриллиантами засверкали в свете ламп.
Она задумалась на секунду, потом ещё раз кивнула, но на этот раз уже каким-то своим мыслям, испытующим взглядом посмотрела на меня, как бы взвешивая и оценивая и, наконец-то, приняла решение:
— Значит, вы не догадываетесь о причинах опалы, так? — дождалась, пока я мотну головой. — На самом деле всё просто. Если бы вы не просидели всё это время в своей глуши и хотя бы изредка