— Признаю, — просипел Чулаки.
В четвёртом пункте допроса утверждалось, что по указанию Чулаки во все печатные издания России — в произведения русских классиков, в школьные учебники, в научные трактаты, в тексты законов, в воинские уставы, в наставления по использованию ракет и самолётов — было внесено одно единственное слово «шедим». Никто не знал, что оно значит, но оно вносило искажения в смыслы поэм и романов, философских вероучений, в трактовку законов. Оно вносило порчу в русское мышление, отклоняло его от заветной мечты о Царствии Небесном, об идеальном бытии, где нет смерти. Русская мысль и душа, русская ракета или судебный приговор промахивались, пролетали мимо цели. Россия устремлялась к райским смыслам и промахивалась, не достигала рая. Порча, внесённая Чулаки в русское миросознание, делала его неотмолимым грешником.
— Признаёшь ли за собой это мерзопакостное деяние? Ни ты ли навёл на Россию эту колдовскую порчу? Что значит слово «шедим»?
— Ты и есть «шедим»! Ты и есть русская порча! Ты и есть неотмолимый грешник!
Лемнер испугался. Таинственное слово «шедим», запущенное в русскую молвь, как порча, испугало его. Не смыслом, который был недоступен, а звучанием. Ему казалось, он уже слышал его. Оно прозвучало не из человеческих уст, а из безымянной тьмы, куда исчезает всё живое и не возвращается, поглощённое смертью. Но слово вернулось оттуда, откуда не возвращаются. Вернулось в мир света, чтобы погасить свет и низвести во тьму. Это слово звучало в его оглохших от ужаса детских ушах, когда пробегал мимо подвала, и оттуда кидался за ним чёрный кошмар. Кидалось слово «шедим». Оно звучало, когда он с пробитой головой переплывал тёмные воды, и вдали переливался бриллиант Русского рая. Он стремился в него, но слово его не пускало. Оно звучало, когда в ночной степи сиял над ним Млечный путь, и он желал умчаться в его серебряную беспредельность. Но прозвучало слово «шедим», и он остался лежать с пробитой головой в горючей степи, а Млечный путь растворился в чёрной Вселенной.
Лемнер почувствовал, как начинается озноб, бьёт колотун. Слово «шедим» было не словом. Оно имело плоть. Огромные чёрные щупальца тянулись к нему, нацеливался клюв, чернели лиловые, как бездна, глаза.
— Что значит слово «шедим»? — Лемнер схватил окровавленные цепи, в которых висел Чулаки, тряс, и голова Чулаки падала с плеча на плечо. — Что значит «шедим»?
— Тебе не должно знать! Ты мыльный пузырь, который выпустили полетать, и он скоро лопнет разноцветными брызгами.
— Что значит «шедим»? — Лемнер дёргал цепи, разрывал Чулаки на части.
— Шедим, то, что едим! — жутко, харкая кровью, хохотал Чулаки.
— Ты скажешь, что такое «шедим»! Не мне, так абиссинским пилигримам! — Лемнер, ошибаясь кнопками, набрал телефон. Вошли служители в резиновых фартуках. Один держал бамбуковую трубку, другой стеклянную банку, полную африканских чёрных муравьев.
— Запустите в него абиссинских пилигримов! — неистово приказал Лемнер.
Служители в резиновых фартуках раздвинули ягодицы Чулаки, вставили бамбуковую трубку. Руками в резиновых защитных перчатках стали выгребать из банки муравьёв и заталкивали в бамбуковую трубку. Муравьи исчезали в трубке, проникали в кишечник Чулаки. Его кишки, желудок были полны кишащих жалящих муравьёв. Они изъедали его изнутри. Он корчился, рыдал, рвал цепи, скакал с бамбуковой трубкой в заду. Повис в цепях. Служители в фартуках выдернули бамбук, клизмой промыли Чулаки желудок. Из него вытекала вода с шевелящимися муравьями. Чулаки откачали.
— Скажешь, что значит слово «шедим»?
— Скажу. Но не надо абиссинских пилигримов!
Рассказ Чулаки прерывался обмороками и рыданиями. Его приводили в чувство. Он стоял босиком на бетонном полу, в луже, где шевелились африканские муравьи.
— Шедим, шедим, — всхлипывал Чулаки. — Малое племя, проживавшее в Центральноафриканской республике, в тростниках, у озера Чамо. Я обнаружил его, когда в окрестностях озера искал месторождения золота. Племя сразу заинтересовало меня. Оно размножалось удивительным образом, не так, как соседние племена. Когда наступало полнолуние, самки племени выходили на берег озера и метали в тростниках икру. В африканском небе светила полная белая луна. Обнажённые самки, сверкая под луной чёрными, полными икры, животами, шли по мелководью к тростникам. Ложились в воду и метали икру, студенистые, прозрачные сгустки с крохотными точками зародышей. Икра приклеивалась к тростнику. Раздавались ночные крики, стоны рожениц. Нерестилище волновалось, сверкало. Было видно, как утомлённые родами самки выбредают из воды и медленно покидают озеро. Была блаженная тишина. В озере отражалась огромная белая луна. В тростниках мерцала икра. Но уже слышался топот множества босых ног. К нерестилищу сбегались самцы. Это были воины, закалённые в боях с соседними племенами. Ловцы, иссушённые в охотах на антилоп. Юноши, не познавшие женщин. Они схватывались за право оплодотворить икру и стать отцами. Начиналась неистовая битва. Под луной сверкали копья, бурлила вода, луна рассыпалась на тысячи крохотных лун, и среди этих отражений бились самцы. Победители, покрытые ранами, шли в тростники, где мерцала икра. Жадно, страстно набрасывались на икру, целовали, признавались в любви, шептали нежные уверения, задыхались от наслаждения. Из них истекало семя, белое, как молоко антилопы. Поливало икру, и случалось зачатие. Тысячи подлунных зачатий. Икра начинала взбухать. Чёрные точки зародышей обретали черты утробных младенцев с ножками, ручками, лобастыми головами. Взрастание совершалось стремительно в тёплой озерной воде, в лунных лучах. Детёныши вылуплялись из икринок, сбрасывали с себя студенистые сгустки и бежали из воды на берег. Не все добегали. Одних поедали пучеглазые озёрные рыбы. Других склёвывали ночные пеликаны. Самцы племени, отцы детёнышей защищали потомство. Отгоняли рыб копьями, стреляли в пеликанов из луков. Спасённое от поедания потомство покидало озёрный берег и шло в леса, где вкушало первые в своей жизни лакомства, сладкие плоды манго.
Чулаки устало умолк. Дознаватель подал ему сладкий чай, возвращавший силы. Лемнер слушал с жутким упоением. Вспоминал пьяный воздух Африки, ночное серебро озера Чамо, скользнувшую по луне тень пеликана, бурление вод в тростниках. Тогда это бурление не имело объяснения и пугало его, но теперь он узнал, что вскипали воды от тысяч чернокожих малышей, бегущих из воды на берег. Прожорливые тупорылые рыбы толстыми губами хватали их. Пеликаны ловили их