— Любишь читать? Вот, держи.
Он подал мне старый, за март пятьдесят третьего, номер журнала «Богемия». Знаю, продается в киоске по пятнадцать сентаво. На обложке был изображен белый усатый мужик лет пятидесяти, сидящий в три четверти, явно не дурак выпить, судя по всему, а надпись гласила, что в этом номере полный перевод последнего романа известного писателя Эрнеста Хемингуэя «Старик и море».
— Никогда не слышал о таком, — признался я.
— А он живет в Сан-Франциско-де-Паула, хоть и гринго. Дом небольшой.
— Наша аптека совсем рядом, несколько километров. Но даже знай я, что там такая знаменитость рядом, смотреть не пошел бы. Работает человек, или отдыхает, а тут такая рожа из-за забора: «Привет, а я ваши книжки читал. Ничего так, неплохо пишете».
— А я с ним знаком, — засмеялся Барба Роха. — Но да, ему лучше не мешать. Сложный человек.
Я взял журнал без особого интереса: мало ли кто что говорил, кому-то нравится, кому-то не очень. Вон, дон Хорхе тоже всё читал про шестиугольную библиотеку, а я бы эту книгу сразу в сторону отложил. Вот и здесь: бумага пожелтела, обложка затерта, я точно не в первой сотне читателей. Полистал — реклама, заметки, фотографии министров, но вдруг наткнулся на первые строки повести. Не знаю, что за сила меня дернула, но я начал читать. «Старик рыбачил один на своей лодке в Гольфстриме. Вот уже восемьдесят четыре дня он ходил в море и не поймал ни одной рыбы». Меня будто втянуло в эту книгу. Я представил, как этот рыбак отходит от берега в Санта Мария дель Мар, рядом с моим домом, и будто сижу рядом с ним в лодке. Как же можно так сильно писать? И правда, великий писатель.
Ночь опустилась быстро, а я всё читал. Лампа в палатке чадила, комары кружили над пламенем, глаза резало от усталости, но я не мог остановиться. Мне надо было дочитать этот гимн упрямству человека, который не сдается, даже когда всё против него.
Иногда я поднимал голову и слушал тишину лагеря: редкие шаги часового, где-то кашлянули, кто-то храпел. Мир сузился до двух вещей — журнала в руках и истории, в которую я провалился.
И только когда прочитал слова «Старику снились львы», понял, что снаружи уже светает. Я закрыл журнал, положил его рядом и долго сидел, глядя в потолок. Казалось, старик этот — не там, в своей хижине, а здесь, со мной. А туристка, которая спрашивает о хвосте рыбы — конечно же, Сьюзи.
* * *
Утром я понес журнал Пиньейро. Он сидел у своей палатки и пил кофе из большой глиняной кружки.
— Спасибо, отличная книга, — протянул я ему журнал. — Пожалуй, если сеньор Хемингуэй согласится со мной выпить, сочту это за большую честь.
— Посмотрим, что можно сделать, когда будем в Гаване, — засмеялся Барба Роха. — Ты садись, не стесняйся. Хочешь кофе? Угощайся!
Я сел рядом и расслабился под утренним солнышком. После почти бессонной ночи в голове царила странноватая легкость, так что когда прозвучал следующий вопрос, я точно был не готов.
— Расскажи, что там случилось с аптекарем.
— Ка… каким? — я снова начал заикаться, только уже непроизвольно.
— Который внезапно умер, а один не очень умный молодой человек после этого пошел и купил дом.
— Да ничего, — попытался я взять себя в руки. — Съел что-то, упал, его сначала рвало сильно, а потом сознание потерял. Вызвали скорую и отправили в больницу. И там он умер неизвестно от чего.
— Ты забыл упомянуть, что перед этим он до полусмерти избил твою подружку, а потом съел гренки, которые ты принес. Только аптекарь их вроде не заказывал, да? А деньги на дом? Ты, наверное, их заработал тяжелым трудом, а? — подмигнул мне Мануэль.
— Родственники помогли, — сказал я, уже предвидя следующий вопрос.
— И ты, конечно, дашь уважаемому следователю их адрес, а они с удовольствием подтвердят всё, что ты сказал? Ты действовал глупо и необдуманно, Луис, — очень мягко сказал Барба Роха. — Твоё счастье, что выяснять никто не стал, а ты уехал из Гаваны. Даже искать не надо — ты подставился по полной. Чем ты аптекаря?
— Кантаридином. Посыпал гренки. Если бы не это, он бы точно убил…
— Я не осуждаю. Это твоя жизнь, тебе жить с этим. Скорее всего, покойный сошел с ума, раз начал себя так вести. Но впредь сначала думай, а потом начинай делать. Будешь работать со мной — сначала советуйся. Думаю, ты догадываешься — в разведке очень мало людей, которых можно считать ангелами. Но у нас должно быть доверие.
Я опустил голову. Казалось, земля подо мной слегка качнулась. Произнесённое вслух признание словно ударило по ушам.
— Понимаю, — наконец выдавил я. — Больше так не повторится.
— Я не требую клятв, — Пиньейро сделал глоток кофе и чуть прищурился на солнце. — Просто знай: за каждым шагом тянется след. Даже если никто не ищет — след всё равно остаётся.
Он говорил спокойно, без нажима, и от этого становилось только страшнее. Такого Мануэля видеть еще не приходилось.
— У нас у всех есть скелеты в шкафу, как говорят англичане, — продолжил Барба Роха. — Главное — не позволять им руководить нами.
Он протянул мне кружку:
— Пей. Кофе остынет.
* * *
Прибежал посыльный, и Барба Роха срочно пошел к Фиделю. Кто-то там приехал. Тут, как я заметил, постоянно приезжают и уезжают непонятные люди. Подозреваю, что место это не такое уж неизвестное — кому надо, тот знает. Но не трогают по каким-то причинам.
А я остался сидеть с кружкой кофе, и прихлебывал его, не ощущая вкуса. Ловко меня Мануэль завербовал, без шансов для меня отвертеться. Хотя неприятия его службы не ощущалось. Кому-то надо этим заниматься. В конце концов у него можно спросить совета насчет Аргентины.
Но откуда он узнал историю с Альваресом? От верблюда, конечно. Сначала я прихожу к Педро и говорю, что Люсия не может встать с постели. Вряд ли это обычное женское недомогание. Тот идёт сам, или