— Теперь я в гареме. И Гао Цин больше не властна надо мной.
— Почему же? Она же глава?
— Расследование, — напомнила Мейлин. — Скоро вскроется много фактов, ей будет не до меня.
— Понятно, ты её переиграла, молодец.
— Мы её переиграли, — улыбнулась Мейлин хищно. И посмотрела на меня впервые так открыто, что я перестал дышать.
— За Мейлин! За нашу Мейлин! — Стали доноситься тосты уже с главного двора.
И я всё понял. Твою ж мать!
— Ты не Мейлин, — осенило меня.
Кумихо лишь пожала плечами, уводя взгляд в сторону. Повадки почти, как у цацы. Ничего себе прогресс. Да она переняла все её повадки!
— Но как ты так искусно притворилась, как всё… Подожди, палками били тебя? А Мейлин сдавала экзамены? Но зачем притворяться и дома? Опасалась шпионов?
Кумихо молчит, глядя в сторону празднования своего оригинала.
— Ты научилась говорить, как она. Не отличишь, — продолжаю делиться впечатлениями.
— Учиться быть, учить быть, — напоминает свою фразу Кумихо.
Теперь всё встаёт на свои места. Шан отнесла статуэтку ко двору, чтобы за два–три дня Дух научился манерам и речам, наблюдая за ученицами. Шан с ней и возилась, пока мы её искали.
— И что будешь делать дальше? — Спрашиваю, затаив дыхание.
— Забавляться, — пожимает плечами Кумихо, но уже не улыбается по–лисьи, как раньше. Переняла улыбку настоящей Мейлин.
И её застенчивость, манеры, прямую спину. Как же быстро всему научилась.
— Береги Мейлин, — прошу искренне.
— Как ты берёг? — Спрашивает Кумихо, на меня не глядя.
— Да.
— Ты приказал ей жить, и она будет.
— Да… — замялся. — И пусть выбросит тот рисунок, я вышел там отвратительным.
— Вот как? Мы вместе старались, — посмеивается Кумихо.
Слишком уж счастливо. Будто облегчение какое–то получила.
— Ясно, — пью чай. Мысли в кучу собрать не могу. Мне просто тоскливо, когда осознаю, что больше не увидимся с цацей.
— Думала, что умею всё, — слышу от девятихвостой. — Оказывается, не умею летать.
— Хочешь, чтоб прокатил тебя? — Посмеиваюсь.
Кивает. Вижу, как затаилась.
— Ну пошли.
— Что, прямо сейчас? — Ахнула Кумихо. И эта эмоция уж слишком натуральная.
Выхожу на свободное пространство. Шан в беседке смотрит на меня ревностно.
— Тебя ещё покатать успею, — отвечаю на молчаливый вопрос. И расправляю крылья.
Шан валится на пол и бьёт челом, приклоняясь предо мной. А вот Кумихо меня уже не боится. Идёт в мои объятия смело.
Обхватываю её, разворачивая, чтоб ей больше было видно. Пока кабину не строю, пусть прочувствует и ветер, и скорость. Два взмаха, и понеслись ввысь! Кумихо ахает, как девушка. Всё её тело напряжено. Но вскоре опасения сменяются восторгом, когда мы несёмся над огнями ночного города.
— Выше! Хочу выше! — Требует девятихвостая.
Да не вопрос. Набираю высоту, и вскоре мы вообще теряем из виду крохотный город.
Чтобы сильно не трепало пассажирку, выставляю заслонку над головой. Потоки воздуха начинают обтекать её, так от полёта ещё больше удовольствия.
Часа два мы кружим. Чувствую, как бьётся её сердце. И в какой–то момент ко мне приходит осознание, что меня вновь обвели вокруг пальца. Тело девушки всё ещё напряжено от остаточной боли после наказания. Но разве Кумихо оставила бы всё так? Конечно, нет.
В моих объятиях Мейлин!
Снижаемся, ищем поместье. И не сразу находим. Зато вызываем массу тревоги среди населения, судя по перемещающимся огням и крикам, которые доносятся, когда уже летим низко.
В сад спускаемся, где погуще, чтоб не распугать народ. Выпускаю Мейлин из объятий.
Пошатнулась, пришлось придержать. В глаза её смотрю огромные и бесстыжие. Она в ответ с такой преданностью, что даже не верится.
— Надурила меня, да? — Корю, обхватывая личико ладонями. — А там за тебя отдувается Кумихо?
Кивнула, продолжая пожирать меня взглядом, будто не насмотрелась за всё это время. Изголодалась, а то и взбунтовалась против собственных норм приличия.
— То есть всё наоборот? — Уточняю с укором. — Ты получила те удары, а экзамены сдавала она?
— Да, я приняла наказание. Кумихо пока не научилась изображать людскую боль. Но в искусстве она мастер.
И ведь не пикнула даже. Злюсь на неё.
— И зачем устроила это самобичевание? Точно ли из–за экзаменов? Или решила что–то доказать этим циничным и избалованным господам? Зачем рисковала своим здоровьем? Зачем пошла на принцип?
Мейлин вздохнула.
— Нет никакого принципа, — заговорила тихо, опустив глаза. — Не им я показала, что могу стерпеть боль, что не такая слабая, какой меня видят. Что стерплю всё… на пути с тобой, Белый дракон. Чтобы ты больше не разочаровывался во мне.
— Подожди… ты со мной хочешь отправиться? — Опешил.
— Да. Я не желаю прожить всю жизнь в Запретном городе, где умру, не познав свободы. И тот мерзкий император мне совсем не по нраву. Забери меня с собой. Именно с тобой я увидела этот мир и поняла, что хочу познать больше.
— Но что мне с тобой делать?
— Ты правитель на севере, если возжелаешь, буду твоей наложницей, — заявляет.
Твою ж дивизию! Кто б поверил моему счастью! Это ли не признание в любви? Хотя не слишком уж похоже на искренние чувства. Скорее, на безысходность.
— У нас так не принято, — иду на попятную.
— Тогда стану кем угодно по твоему велению, — настаивает. — Буду там, где ты скажешь. Но не оставляй меня здесь.
Так и думал. Безысходность, которой пользоваться мне так не хочется.
— А что будет с министром Цяо, когда ты не явишься завтра в гарем?
— Явлюсь, — отвечает с нотками иронии.
— То есть Кумихо туда явится? — Переспрашиваю, не сильно в этом сомневаясь.
— Да, она так решила. Её забава — это весь Китай. Она станет императрицей и будет править.
— И устроит всем сладкую жизнь, — посмеиваюсь.
— Уже не важно, — отвечает Мейлин, прижимаясь крепче. — Знаю лишь, что дорогих мне людей она не оставит в беде, а враги обречены на мучения, что хуже самой смерти.
Представил ту хитрую лисью мордашку, улыбающуюся мне.
Вот же плутовка! Она с самого начала так решила, используя нас в своей авантюре века. Что сидеть на горе? Ай да императрицей стану.
Наутро министр