— Итак, товарищи, — сказал я, — давайте подумаем, что мы имеем с этого мира, кроме необходимости засучить рукава там, где этого никто не ожидал. Я предполагал, что нашиколлеги-армейцы, когда за этим встанет дело, пинками вынесут прочь Третий Рейх. Но мне и в голову не могло прийти, что, имея в заручке техногенные порталы, или, как их тут называют, устройства для создания межвременных переходов, товарищ Путин сумеет выбить всех своих главных врагов в этом мире, причем руками товарища Сталина и мистера Рузвельта.
— Да, — сказала Нина Антонова, — товарищ Путин, он такой, пальцы в рот класть ему категорически не рекомендуется.
— И эта же, можно сказать, тактическая победа поставила местную Российскую Федерацию на грань стратегического поражения, — желчно произнес Тамбовцев. — Неважно кто кого победит и завоюет, Запад Россию или Россия Запад, результат будет примерно одинаковым. Если не принять экстренных мер, местную Российскую Федерацию ждет роль сырьевого придатка «дружественных» европейских стран, экономическое поглощение и политическое развоплощение, ибо без экономики не может быть политики. От европейских и американских политиков благодарности за уже оказанную помощь вы не дождетесь. И Роммель, и де Голль, и Рузвельт в первую очередь будут думать о собственных странах и народах, а потому не упустят возможности сесть на русскую шею.
— Полностью согласен с вами, Александр Васильевич, — сказал я, — для западных политиканов друзей в их делах не бывает. У них могут быть только враги-конкуренты, деловые партнеры и жертвы. Если партнер зевнул и подставился, то переход в категорию жертв для него неизбежен. Это мы, наивные русаки, ко всем пытаемся отнестись с пониманием, по-человечески, и европейских хищных крокодилов при этом тоже меряем по себе. Но эта истина очевидна, как закон всемирного тяготения, а теперь подумайте над тем, почему западные страны сразу не пошли этим путем, а стали пытаться победить Россию и заставить ее капитулировать, используя в качестве прокладки то чеченских боевиков, то Грузию, то Украину. Ведь в девяностых и даже нулевых годах, до Цхинвала, Россия отдалась бы им вся и сразу большинством своего населения. И, как там говорил подельник Коломойского пан Филатов: «А вешать мы будем потом».
Все задумались, ибо рационального ответа на этот вопрос не было, но тут заговорила социоинженер Риоле Лан:
— Все дело в чувстве алчности. Я в свое время довольно хорошо изучила франконцев, которые являются прямыми производными от ваших западных людей. Эта самая алчность, то есть стремление к получению материальной выгоды любой ценой, является у них единственным прямым мотивом к действию, а остальные пышные слова служат лишь для прикрытия истинных целей. Никто из них не будет брать в партнеры дезорганизованного и слабого контрагента. Зачем платить и делиться как с союзником, если можно победить слабого и, ограбив его, взять себе все и сразу. Но вас, русских, победить непросто. Едва почувствовав нападение, вы начинаете сопротивляться. И чем сильнее атаки, тем яростнее ваш отпор. Но если вы сильны и победоносны, только тогда хумансы, то есть западные люди, начнут с вами разговаривать — для того, чтобы обмануть, а не взять силой. В отличие от нас, эйджел, честная сделка — это самый последний вариант, который типичный хуманс-франконец будет рассматривать в качестве инструмента для достижения материального успеха. Сначала вас попытаются победить, потом обмануть, и только если это не удастся, станут вести с вами переговоры о взаимной выгоде. Но даже если соглашение достигнуто, обман может наступить в любой момент.
— Товарищ Риоле Лан совершенно права, — заявила Нина Антонова. — Даже я не смогла бы лучше сформулировать ответ.
— Да, ответ принят, — подтвердил я. — И в связи с этим еще один вопрос. Если для приличного поведения западных людей их требуется все время держать на мушке, и это не эксцессы отдельных исполнителей-политиков, а массовое явление, часть этнокультурной доминанты, то, простите, нахрена нам нужно существование этого самого Коллективного Запада в опекаемых нами мирах?
— Вы хотите истребить всех европейцев и американцев? — спросил адмирал Ларионов. — Не слишком ли это будет радикальное решение?
— Виктор Сергеевич, — с укоризной произнес я, — вы же знаете мой модус операнди. Ни о каком истреблении, сиречь геноциде, и речи быть не может. Удалось же в том мире, где вы помогли товарищу Сталину выиграть Великую Отечественную Войну, полностью перевоспитать европейскую популяцию, включив ее в состав советского народа?
И тут заговорил молчавший до того генерал Бережной.
— Я думаю, что это был уникальный и неповторимый случай, — веско произнес он. — Арийское божество Гитлера, с его массовыми жертвоприношениями, нагнало на европейцев такого ужаса, что они с радостью кинулись в объятия Советского Союза и практически не сопротивлялось советизации. К тому же в том мире в канун коренного перелома Британия перешла на сторону Третьего Рейха, и эта коллизия практически уничтожила все кадры несоветского антигитлеровского сопротивления, которое потом могло бы обернуться против СССР.
— В том мире, где мы начали с переигрывания русско-японской войны, таких ужасов не было, но Европа все равно стала вполне миролюбивой и неагрессивной, — возразила Нина Антонова. — И вообще, как мне кажется, обсуждать сейчас нужно не Европу вкупе с Соединенными Штатами, а Россию, у которой есть дурацкий обычай выигрывать войны, а после проигрывать мир. Наглядный пример прямо под нами.
— Уважаемая Нина Викторовна, — сказал я, — зачем такие неуместные обобщения? И войны Россия выигрывала не всегда, и мир после них тоже проигрывала далеко не каждый