Второго, правит его великий дед, так что недобрым соседям России скучно не будет еще лет пятьдесят. После интриг начала восемнадцатого века мне вместе со своей армией пришлось с ходу ворваться на Бородинское поле, чтобы поучить зазнайку Бонапартия хорошим манерам. В тамошний гром пушек я вплел свою скромную лепту: русская армия стояла как несокрушимая наковальня, а мое войско оказалось тяжелым молотом, в щебень раздробившим французскую армию. Захватчиков на русской земле я воспринимаю только в двух видах: мертвом и пленном. Тогда я свел знакомства с самим Наполеоном Бонапартом, фельдмаршалом Кутузовым, генералом Петром Багратионом и многими другими знаменитыми и малоизвестными генералами и офицерами. Побочным результатом той операции стало то, что под мои знамена перешло до девяноста процентов русских раненых, проходивших излечение в моем госпитале, и до четверти всех пленных французов. Из русских ко мне перешли все, кто на Бородинском поле сражался за Родину, а не за поместья с крепостными, а из французов — те, для кого слова «Свобода, равенство, братство» оказались не только лозунгом, начертанным на знаменах. Так я получил вооруженную силу, в дальнейшем позволявшую мне выигрывать не отдельные сражения, а войны в целом. После мира Бородинской битвы мне открылись времена Крымской войны. Там я поганым веником разогнал из-под Севастополя господ коалиционеров, потом не поленился, слетал в Британию, где в Виндзорском замке накрыл сходку королевы Виктории и императора Наполеона Третьего. Последний, кстати, оказался самозванцем, не имеющим генетического отношения к клану Наполеонидов, и я заменил его младенцем Наполеоном Вторым из мира Бородинской битвы. После того, как я на скорую руку порешал все вопросы на Крымской войне, меня сразу, из огня да в полымя, бросило во времена обороны Порт-Артура. Крепость к тому моменту уже была почти готова пасть, потому что от овладения ключевой для обороны горой Высокая японцев отделяла всего одна атака. И тогда я бросил в бой свою армию, приказав занять оборону на этой горе, оборудовать позиции, как положено по современным мне боевым уставам, и не отступать ни на шаг. Бойня была страшная. Японская пехота живыми серо-зелеными волнами бежала вверх по склону под шквальным пулеметным огнем и снопами шрапнелей, и ложилась в земли замертво, даже не сумев приблизиться к оборонительным рубежам. Атака за атакой, и в каждой из них до половины японских солдат и офицеров оставались лежать на стылом каменистом склоне. И тогда же, в разгар сражения, я нащупал расположение главного командного пункта третьей японской армии и нанес по нему уничтожающий артиллерийский удар в тот момент, когда генерал Ноги производил накачку командирам дивизий. Восстановить управление войсками японцам было уже не суждено: той же ночью сводный отряд гарнизона Порт-Артура и мое подвижное бронекавалерийское соединение провели операцию по разгрому и окружению всей третьей армии, освободила город Дальний и вышла на рубеж Цзиньчжоуского перешейка. После этого накал боев спал, а я сходил в местный Санкт-Петербург, изъял оттуда императора Николая Второго с семьей и начал разговаривать с ними политические разговоры. В результате наших задушевных бесед Николай Александрович согласился, что после победы над Японией он оставит трон своему младшему брату Михаилу, а пока назначит того своим специальным представителем на Дальнем Востоке с полномочиями полновластного диктатора и сменит неумеху Куропаткина на старого волка фельдмаршала Линевича. Во второй битве на реке Шахе русская армия все сделала сама: нанесла поражение фланговым японским соединениям, окружила и заставила капитулировать основную японскую группировку в Маньчжурии, после чего в России произошла рокировка с подстраховкой. Николай пост сдал, народолюбивый император Михаил принял. Как только это произошло, я оборудовал баллистическими вычислителями и генераторами защитного поля от больших десантных челноков «Неумолимого» четыре уцелевших русских броненосца и крейсер «Баян», а капитан первого ранга фон Эссен, получивший права начальника отряда, вывел их на бой против всего японского флота. В результате прославленный адмирал Того был вдребезги разбит, а Япония потерпела поражение не только на суше, но и на море. Далее, как говорят моряки, следовало осмотреться в отсеках и произвести большую приборку. Прежде чем переходить к следующему заданию, мне следовало предотвратить армяно-азербайджанскую резню в Баку, ликвидировать гапоновщину, чтобы исчезли предпосылки к Кровавому Воскресенью, и пресечь деятельность господина Витте, а также всего клана франкобанкиров. Должен сказать, что со всеми этими делами я справился в самые короткие сроки, и при этом во время Бакинской операции свел знакомство с инструктором КавБюро РСДРП(б) Иосифом Джугашвили, партийная кличка Сосело, что значит «хулиган». Знакомство произошло в теплой и дружественной обстановке, и после некоторых колебаний будущий товарищ Сталин решил отправиться вместе со мной вверх по мирам, ибо ему было не по душе строить монархический социализм с лицом императора Михаила Великого, запланированный мною для того мира. А вот местный товарищ Ленин моего визита в свой мир не пережил. Находясь в состоянии сна, он сунулся с наездом в ментальном пространстве под горячую руку моей ближней соратницы Кобры в тот момент, когда мы убеждали Николая Второго оставить трон, и получил виртуальную декапутацию своей внутренней сущности, от чего скончался, не приходя в сознание. К оправданию Кобры надо сказать, что виртуальное воплощение товарища Ленина не было похоже на него самого, а скорее напоминало гибрид Троцкого и Сатаны. Я этот момент запомнил, и в дальнейшем уже не оставлял вопрос вождя мировой революции на волю случая. Не простой он оказался человек, ох не простой. После четвертого года у меня на очереди случился четырнадцатый, куда меня выпустили еще даже до Сараевского инцидента. Жизнь эрцгерцогу Францу Фердинанду и его супруге я сохранил, но события все равно катились по накатанной колее, что ярче всего говорит о том, что этот индент был не причиной, а только поводом к общеевропейской бойне. За год до тех событий французский парламент принял закон о трехгодичной службе и одновременно на год понизил возраст призыва. В октябре тринадцатого года призвали сразу два возраста вместо одного и на год задержали увольнение в запас солдат, призванных в одиннадцатом году, что позволило французскому командованию почти вдвое увеличить численность армии мирного времени. К тому моменту отвоевание у Германии Эльзаса и Лотарингии для французского политического класса стало просто идеей фикс. У всех остальных игроков имелись схожие желания и устремления. Начальник австро-венгерского генштаба Франц Конрад фон Хётцендорф жаждал развязать превентивную войну против Сербии и Черногории. Русский император Николай громом новых побед хотел смыть горькое послевкусие поражения в войне против Японии, а германские элиты, воинственные, как бабуины в течке, желали еще раз водрузить свой