Пока Альфред искал для себя комнату, я снимал чары. Рабочий день уже закончен, сегодня Атали незачем идти в лавку, а завтра она будет открыта лишь до обеда – после приедут модистка и парикмахер, чтобы собрать Атали на прием к императрице. Вечером сам прием, ночевка во дворце, завтрак и возвращение домой. Вернемся не ранее полудня, так что и в этот день лавка будет работать от силы пять часов. Много ли книг продастся за два неполноценных рабочих дня? Надеюсь, что нет.
Я стянул с двери и окон последние чары, обернулся на вокзал. Обычно оживленный и шумный, сейчас он отличался необычайной малолюдностью. Несколько человек прогуливались по перрону, а чуть поодаль, у билетной кассы, переругивалась пожилая пара. Юная девушка в сиреневом платье, в шляпке с цветочной композицией на полях скучающе осматривалась и вертела в руках небольшую дорожную сумку. Ее взгляд упал на лавку, сделался задумчивым и удивленным. Очевидно, она решила, что просто не заметила лавку ранее.
Я запретил себе нервничать из-за будущих покупателей. Ближайшие два дня лавка будет работать неполный день, а потом Альфреду наскучит и он оставит меня в покое. Или же мне придется выпустить своих питомцев с третьего этажа, чтобы они ускорили отъезд Альфреда, но тогда за Атали нужен будет контроль. Об этом, наверное, стоит поговорить с ней…
Атали нашлась в своей – а если точнее, в моей – спальне. Она ходила взад-вперед по комнате, заламывала руки, то хваталась за голову, то останавливалась и смотрела в одну точку перед собой.
Я тихонько закрыл за собой дверь, Атали тут же обернулась на звук.
– Это Альфред, да? – спросила она встревоженно. – Что-то мне подсказывает, что это он и есть. Не молчи же, Рио! Что нам делать?
Я рассказал ей свой план. Атали слушала внимательно, хмурясь все сильнее. Не заинтересовалась необходимостью приглашать модистку и парикмахера, пропустила мимо ушей мои слова о ночевке во дворце. Другая девушка на ее месте лишилась бы чувств от радости: после официальной части приема всегда наступает неофициальная, во время которой можно и даже нужно общаться с императрицей за чашкой чая или, что бывает чаще, бокалом вина. Ее величество, конечно, не пьет в силу возраста.
Обычно на такие посиделки остаются холостые мужчины, незамужние девушки приближенные к ее величеству. Эти неофициальные чаепития после основного приема ввела Ираина, объясняя их тем, что она хочет показать себя своим подданным с лучшей стороны и завести с ними дружбу. Ребенку – а она все-таки ребенок – не объяснили, что дружить с императрицей из самых добрых побуждений никто не будет.
– То есть твои питомцы, – Атали тяжело сглотнула, – в ближайшие дни не будут сидеть взаперти?
Я кивнул.
– Альфред их боится. Если мы хотим от него избавиться, то это лучший вариант.
– А питомцы-то кто? – сиплым голосом спросила жена. Может, она не собиралась показывать испуг, но он был виден в ее глазах. – Скажи, что это здоровые коты-мутанты, только и всего!
– Пауки.
Атали невольно вскрикнула, зажала рот ладонью и побледнела так сильно, что стала похожа на безжизненную фарфоровую куклу. Примерно такая же реакция бывала и у Альфреда, когда противники запускали в наш лагерь пауков. Алхимики вражеского Грондескейна потратили годы, чтобы с помощью зелий вывести из крошечных тарантулов новый вид – тарантулов размером с упитанного пса. Злые, ядовитые, громадные – они с легкостью уничтожали наших солдат. К счастью, пауков было немного и умирали они мгновенно. Совсем не приспособленные к воде и огню, они тонули и сгорали сразу, как только их перехватывали маги.
– Не мог щенков завести, что ли? – прошептала Атали дрожащими губами. – Почему пауки?
– Когда война закончилась и лагерь собирался домой, я обнаружил выводок паучков в овраге неподалеку. Их мать погибла, они остались. Маленькие и беззащитные. Мне стало их жаль, я забрал их домой. Что с ними делать дальше, не представлял, так они и остались жить у меня. Сначала в одной из комнат, что сейчас на ремонте, потом в нескольких. Росли они быстро, и со временем стало понятно, что им нужен если не отдельный дом, то хотя бы этаж. Четвертый и третий этажи, а также башню я отдал им.
Атали смотрела на меня с ужасом. Кажется, я даже заметил, как шевелятся волосы на ее голове. Пришлось поджать губы, чтобы не рассмеяться вслух: мои питомцы безобидные, но знаю об этом только я. Альфред, увидев их, даст деру в ту же секунду. А Атали нужно познакомься с ними поближе, привыкнуть, и, я уверен, она найдет с пауками общий язык. Они пушистые и мягкие, прирученные, добрые. Да, страшненькие, с кучей глаз на мордочках и колючими лапками, но милые.
Возможно, так считаю только я, ведь я растил их с тех самых пор, когда они еще все помещались у меня на ладони.
Мне следовало предложить Атали пойти наверх, познакомить ее с Мошкой – самой добродушной и забавной паучихой. Я не называю ее своей любимицей в присутствии других. Это только кажется, что тарантулы ничего не понимают, а на самом деле они очень умны. Слышат и слушают, анализируют и даже обижаются. Скажи я Мошке, что люблю ее больше остальных, наживу себе четырех мохнатых врагов. Пусть и ненадолго – до первого обеда. Сытые пауки еще добрее, предпочитают спать или плести паутину для развлечения.
На лице Атали можно было увидеть мыслительный процесс. Она смотрела на свои руки, сцепленные в замок, вскидывала голову и глядела на меня, потом на дверь. Губы дрожали почти незаметно, но я давно научился различать в человеческом поведении даже самые невидимые глазу мелочи.
– Пауки, значит, – выдохнула она судорожно. – И что, как… как мы будем сосуществовать несколько дней? Когда ты выпустишь их из-под замка, они ведь разбегутся по всему дому и будут появляться и прыгать на меня из самых неожиданных мест. А паутина? Они ведь оплетут ею все!
Я с улыбкой вспомнил занятые пауками