А что не так-то?
Спит она чутко, ежели войдет кто, проснуться она успеет, а силы восстановить надобно. Авось и в спальню боярскую без лишней надобности не полезут. А и полезут – кто подумает тут волхву искать? Бред, как есть бред…
Устроилась волхва поудобнее и через пять минут уже спала крепко. Почти до полудня проспала она и проснулась бодрой да полной сил.
Вспомнила, где спать устроилась, усмехнулась, потянулась. Теперь-то ее и на морок легкий хватит, не заметит ее никто.
К внучке пора. Только вот сердце опять колет, что-то недоброе чуется. Ох, Жива-матушка, неуж не все еще?
И сама понимает – не все. Цела еще Книга. Искать надобно.
* * *
Кто ночь поспал, а кому и вздремнуть не довелось. Когда поутру от магистра де Тура посланец не прибежал, не сильно встревожились оставшиеся на кораблях рыцари.
Бывает же!
Понятно, кто ранен, кто мертв, кому власть устанавливать, первые дни – они тяжелые самые. Так что… но к обеду уже встревожились рыцари, а к вечеру и человека в город послали.
Троих, одному идти было боязно.
Вот ведь как, в бою не сплоховал бы человек, а тут, посреди леса дикого, страшно стало. Жутко… Росса эта! Как тут люди-то живут?
Тьфу!
К вечеру рыцари в город пошли – и не вернулись.
Не для того Добряна тут с птицами-зверями лесными договаривалась, лешего тревожила. Не прийти – и не выйти теперь от кораблей. По воде, может, и выплыли бы, а по земле не выйдут они никуда, так и будут на одном месте кружиться, покамест не обессилеют, не упадут.
Когда пожелает Добряна, никуда они от нее не денутся, придут по первому же слову.
А только не до них волхве было. Лежала она, и сил рукой двинуть не было у нее. Перестаралась вечор волхва. И то сказать, столько сомов найти, договориться с ними, объяснить, что надобно… Спасибо, когда еще жабры не вырастут! А то и могут!
Рыцари оставшиеся волноваться начали, ну да Божедар их долго страдать не заставил, не зверь же он? На закате пришел, постучался вежливо стрелой каленой в борт ближайшего корабля.
Та едва доску не проломила, с такой силой метнул ее богатырь из лука тугого, с рогами круто изогнутыми…
Вылетели рыцари на палубы, огляделись – стоит на берегу, невдалеке, мужчина в кольчуге. Волосы русые, глаза синие, плечи широкие… Хорош! И стоит как-то так, что понимаешь – не страшно ему. Ни капельки, ни чуточки. Когда пожелает он, сможет всех вырезать, а сам и не запыхается сильно, так, пот утрет – и в новую битву.
Дэни аж облизнулся.
Красавец же!
Магистр Леон хоть и заботлив, а только внешность у него на притязательный вкус Дэни – не очень так уж… мог бы и поизящнее быть, вот как этот незнакомец. Покрасивее…
Интересно, а этот росс знает про особую дружбу? Или правда, что рыцари говорили, непросвещенная тут страна, для них такая дружба – она неправильная, нечистая? Дикари же…
Божедар даже на Дэни и не взглянул, даже мимоходом, еще не хватало глаза себе мозолить.
– Меня хорошо слышно, орденцы?
Переглянулись рыцари, наконец, магистр Колин, за старшего оставленный, кивнул:
– Слышим мы тебя, росс. Чего тебе надобно?
– Мне? Капитуляцию вашу.
Рассмеялись рыцари, да недолго веселье их длилось, потому что бережно положил Божедар наземь лук свой тугой и мешок достал. Черный, глухой… и из него за волосы голову магистра де Тура вытащил.
Дэни визгом своим подавился. Рыцари замерли, ровно замороженные.
– Остальную дохлятину тащить сюда? Али на слово поверите?
Несколько минут молчали рыцари. А потом магистр Колин откашлялся солидно:
– Поведай нам, воин росский, как зовут тебя. Да расскажи, что в столице случилось?
Божедар только усмехнулся про себя.
Воины, конечно, неплохие из орденцев. А только…
Вот оно, отличие россов от иноземцев.
Россы драться будут, даже если понимают, что все плохо, безнадежно, что не выиграют они. Драться будут не за себя, не за свою жизнь – за то, чтобы другим шанс дать. Хоть какой, а шанс.
А вот иноземцам не дано это.
Расчетливые они, в ущерб себе иногда, все стараются предугадать, продумать… Понятно, когда поймут они, что не выиграют, что все одно полягут тут, на поле боя, что не будут их в плену убивать, а может, со временем и обменяют на кого… Нет, не станут они драться.
И ведь не так чтобы смерти они боялись, или боли, или войны… Все это они тоже стерпеть могут. Но им хоть возможность выиграть надобна.
А Божедару что?
А ему лишь бы Росса стояла! А дети его жили и радовались… Выживет ли он или поляжет, не так важно, всяко в жизни случиться может. Любой богатырь ради защиты земли своей живет, на ней же и умирает, в нее же и ложится, силу свою земле-матушке отдает, да и сам от нее силу богатырскую получает. А эти… Да кто их знает?
Нет у них богатырей. Нет попросту. Несчастные люди.
И Божедар внятно, четким голосом, на безукоризненном лембергском – тоже еще, проблема, выучить, – принялся рассказывать о случившемся в Ладоге стольной. Пусть послушают, подумают… он сразу-то на ответе не настаивает. Сутки на размышление он всяко даст.
Вот когда решат иноземцы корабли поджечь, или еще как напакостить, тогда и вмешаться можно. А покамест… пусть подумают, авось и сами сдадутся. А там уж государь решит, что с ними делать.
По уму, казнить бы надобно, а только потом не воскресишь! А в рудниках рабочие требуются… Может, со временем и обменять кого можно будет, кто в живых останется.
Нехорошо так-то?
А они сюда – за солью пришли али пеньку закупать? Они сюда кровь несли, войну, раздор, и не их заслуга, что не удалось им все это проделать. Так что…
Пусть государь их хоть на соснах развешает, честь богатырская от того не пострадает. Только сосны обидятся.
* * *
Борис с утра проснулся веселый, довольный, потянулся, жену невольно потревожил, Устя глаза распахнула, к нему потянулась:
– Боренька, как ты?
Борис к себе прислушался.
– Словно десять лет долой! Даже и самому не верится…
Устя промолчала. По щеке мужа погладила, а сама и подумала, что Любава померла вчера. А она ведь тоже… Аркан на Боре не просто так появился, эта гадина тоже постаралась. Кончилась она, и колдовство ее спало окончательно. И следов не осталось, она-то видит.
Книгу бы еще сжечь, а место, где гореть она будет, солью