И рычаг повернул.
Повернулась плита, закрыла ловушку, и вой стих, ровно отрезало его.
Борис на пол опустился, Устя рядом с ним, руку его сжала.
– Боренька!
Михайла отвернулся со злостью. Он тут что – бревно бесчувственное?!
Борис руку жены сжал ответно, тепло ее почуял, и легче стало. Самую чуточку, но легче.
– Устя… за что?!
– Она просто дрянь, вот и все. Это как случайная беда, только случай, только игра судьбы, – Устя и не подумала голос повышать. – Просто – случай.
Борис выдохнул, на ноги поднялся. На плиту, под которой обречена была Любава медленно задыхаться, и не поглядел даже. Какое ему дело? Он приговор огласил и исполнил и в своем праве был. Полностью.
– Уходим отсюда. Довольно.
* * *
Божедар потянулся, по сторонам огляделся.
Эх-х-х!
Только-только разогреться успел, а враги-то уже и закончились! Где уж тут душеньку распотешить! Всего сотня рыцарей жизни свои отдала сегодня. Может, чуть поболее, около ста десяти человек…
А его ребята?
Божедар прищурился, тела оглядел… двадцать один. И раненые есть.
Среди рыцарей таких нету.
Эх, все одно много, считай, один к пяти. Надо бы один к тридцати… и то много! Иноземцев сколько ни перебей – все мало, а вот свои…
Семьям он поможет, конечно, да все одно, ребят жалко. А ведь это еще не конец, еще корабли остались, и на них рыцари есть… Туда тоже наведаться надобно. А только сначала с государем поговорить, зачистить все, узнать, что там, в порту…
Не бывает у богатырей жизни легкой, бывает насыщенная.
* * *
– Мы сейчас к палате Сердоликовой выйдем, не в самой, рядом с ней, – Борис коротко объяснял, что будет. – Ты, – кивок Михайле, – про Федьку молчи. Не ты его убил, а кто – неведомо. Понял?
– Понял. А… дальше, что со мной будет?
– Поедет боярин Ижорский в свои владения. Женится да и поедет.
– Я?! За что?!
– Считай, наказание твое. Что – не знал ты об их замыслах? Знал все и виноват тоже, только ты передо мной вину свою искупил. Почти. За то и боярство дарую. А женю, чтобы на мою супругу заглядываться впредь не смел.
– Как будто что-то от женитьбы поменяется.
– Вот и посмотрим. Опять же, у Ижорского дочь осталась, не присмотрена, не устроена. Ей муж хороший надобен, а тебе жена – договоритесь.
Михайлу аж передернуло. Но смолчал, понял, не ко времени спорить.
Вот выйдут они из потайного хода, и уйдет он, возьмет да и уйдет! А чего ему тут?
Устинья рядом с ним не будет никогда, а на чужое счастье смотреть, зубами скрипеть? Таких сил нет у него, да и не будет никогда.
Уедет он, далеко уедет, может, в ту же Франконию, деньги есть у него, а франконцев не жалко.
Вот и выход. Борис в глазок посмотрел, потом повернул что-то, дверь открылась.
– Вроде тихо все. Быстро, выходим.
И верно, тихо было в коридорчике малом, а неподалеку шум слышался, говорили что-то…
– Божедар, – опознала Устинья.
– И боярин Пущин. Что ж, надобно туда идти.
Борис развернулся да в палату Сердоликовую и направился. За ним Устя, а за ними и Михайла… А куда ему еще сейчас? Из коридорчика с кладовками другого выхода и нет, ишь ты, сколько он тут ходил, а про потайной ход и не ведал.
Хитры государи… одно слово – соколиная кровь.
* * *
Варвара Раенская взглядом Рудольфуса проводила, хмыкнула ехидно, приказ царицын вспомнила.
Нашла дуру по твоим поручениям бегать! Да ежели б не Платоша… Любила Варвара мужа, как могла, как умела, оттого и терпела многое, и в делах ему была первой помощницей, и Любаве, но сейчас-то?
Мужа нет, дети в столице и не появляются, рассорились они с отцом намертво, давно уж дело было, и что остается? Власть?
А все, не будет никакой власти…
Вот это все, о чем Любава мечтает… слишком смутно все, неустойчиво, не надобно такое Варваре. А потому о себе позаботиться стоит.
Побежала боярыня в покои к Аксинье, да не просто так. Спала Аксинья, ровно убитая, схватила Варвара свечку горящую, руки женщины коснулась.
Живой огонь завсегда колдовство разрушает, вот и тут – дернулась Аксинья, застонала, в себя пришла. Варвара ее за руку схватила:
– Ксюшенька, бежать надо!!! Проснись, радость моя!
Оглушить бы ее да вытащить, да ведь тащить ее по ходам потайным придется, по улицам, а она ж тяжелая! А у Варвары возраст… Пусть Аксинья сама ножками походит, пока может.
Сидит вот, глазами лупает, ровно сова в дупле.
– Аксинья, вороги в палатах! БУНТ!!!
Тут уж и до Аксиньи дошло, схватилась она за горло.
– А… как…
– Спасать тебя надобно, радость наша, государыня мне поручила, плащ вот накинь, да побежали скорее. Выведу я тебя потайным ходом, побудешь в нашем с Платошей доме, покамест…
Варвара тараторила и суетилась, ровно паук паутиной липкой опутывая бестолковую коровушку, чтобы не задавала та лишних вопросов, не доставляла проблем… Вот и плащ, и ход потайной, Аксинья за Варварой бежит что есть сил… Пусть бежит!
Когда занят так человек, ему думать некогда!
И из потайного хода, и по переулкам, по закоулкам, да поскорее, чтобы дыхание занялось у дуры… и в один из домов неприметных.
– Вот, на месте мы, Ксюшенька. Сейчас, присядь покамест, я тебе сбитня подам, а может, винца лучше?
Измотанная беготней, испуганная и растерянная, Аксинья только кивнула: Варвара ей и налила сразу вина из кувшина.
Трех глотков хватило, ткнулась дурища мордой своей в стол. Варвара жилку на шее потрогала – ничего так, бьется.
– Ты с зельем сонным не переборщила ли? Степанидушка?
– В самый раз будет. Сутки, а то и поболее проспит она, нам с лихвой хватит.
Переглянулись заговорщицы, кивнули согласно. И боярыня Степанида, алую заколку на груди поправив, пошла холопов звать.
Сейчас они с Варварой Аксинью в плащ завернут, холопы ее в возок погрузят – и за город. А там уж…
И ни капельки жалости не было у заговорщиц к бестолковой девчонке, скорее злость да раздражение. Явилась, ишь ты, понадеялась на готовенькое да на сладенькое… А вот поделом дуре!
Нет, не было никому жалко Аксинью, и оттого еще грустнее…
* * *
– ГОСУДАРЬ!!! – Боярин Пущин Господу Богу б так не обрадовался, как Борису. Усталому, измотанному, испачканному по уши…
– Егор Иваныч, не переживай, как видишь, жив, здоров. И я, и супруга моя в порядке. Да с Божедаром не ругайся, когда б не богатырь, и