Придет ли он сегодня?
Да я жизнь готова в заклад поставить, что придет! Для него это главный и единственный шанс! Шанс брату отомстить, меня забрать, и все это, покамест во дворце суматоха да суета… Понимает ли то Любава? Нет.
Вспоминая черную свою жизнь, думаю, что не понимает. Она-то свято уверена, что Феденька ее – сыночек маленький, что послушен он, как овечка, что сделает Федор все, что скажет она.
Зря уверена.
А впрочем, неважно.
Не я ее разубеждать буду, сам Федор с этим справится, когда жив останется. Мое же дело куда как проще. Я должна Бореньке жизнь сберечь. А когда получится, не допустить, чтобы брата своего он убил. Лучше уж сама Федьку убью! Мне его не жалко, и рука не дрогнет, а вот Боря и оплошать может. Как ни крути, они от одного отца, они всю жизнь знали, что братья. Пусть врала Любава бессовестно, Боря уже впитал все это, привык за столько-то лет!
Что толку тело его спасти, когда душа надломится, когда потом он себя виной напрасной измучает? Я бы сказала, что Федьку и три раза убить можно и что на благо это, а Боренька – нет, не готов.
Любого другого – пусть. Но мачеху или брата лучше ему не трогать.
Ох, что ж с людьми-то тяга к власти делает?
Что в ней такого, в этой блестящей игрушке, что человек готов всех и каждого под нож пустить, себя продать, семью растерзать? Что такого в обруче с камушками, что за него душу закладывают?
Это ж не игрушка какая, это ответственность, громадная, тяжелая, страшная… смертная. И за каждого, кто по твоей вине жизни лишился, с тебя спросят. За все ты на том свете ответишь.
С властителей другой спрос?
Да, и это верно.
Когда ты свою страну из пепла и руин поднимал, когда держава при тебе землями и людьми приросла, когда колосс плечи расправил, тебе и убийства простят, и войны. А ты-то уверен, что справишься? Что не будет наоборот?
Это ведь не огород растить, а и то не всем удается. Некоторым делянку с репой-то не доверишь, а туда же, государством управлять рвутся!
Любава об этом никогда не думала. И Федька тоже. А Боря очень боится Россу подвести.
А я… я боюсь его подставить. Тоже в чем-то подвести, не оправдать ожиданий…
Я справлюсь!
Во имя тех, кто ушел за грань, во имя тех, кого я предала в той жизни, – в этой я лучше сама умру! Клянусь!
* * *
Женщина на маленькую комнату смотрела не с отвращением.
Черная Книга.
Кому чего, а ей – последний шанс, и не будет другого, собралась она с духом да и переступила порог каморки.
Тут-то закладка Агафьи и отозвалась тревожным звоном, да не до того бабе было. Какие растакие закладки-оповещения? Она о таких и не ведала, и не знала, да и не ведьма она. Не было у нее так-то сил серьезных. Игра одна, баловство.
Так-то, как она, каждая баба сможет угадать, о чем собеседник думает, может, еще чего, по мелочи, в спину гадость прошипеть, а человек и споткнется, хоть вовсе ее и не слышал…
Когда-то хотелось ей ведьмой стать, было.
А только не было у нее таких способностей, зато другое было, не менее важное.
Истинной ведьмой не стать без дара черного.
А чернокнижницей не стать без черной ненависти.
Только когда выжжена душа твоя, когда лишь ярость черная в ней плещется, обида, злоба, только тогда и может оно получиться, у простой бабы да ведьмой стать. Малость остается – Книгу Черную найти, да не забояться в последний момент, но тут уж все сошлось. И Книга, и ярость, и гнев, и ненависть – и для страха в душе женской места не было, слишком много там было ярости, слишком много желания отомстить, и разъедало оно все остальное. Зато Книга довольна была.
Рука, над Книгой протянутая, не дрогнула, не отдернулась в последний момент, прижалась, как то ведомо было женщине, запястьем к застежке кованой, узорной. Рот с клыками длинными, острыми изображающей.
Ожила застежка, клыки в руку впились.
Медленно, очень медленно кровь текла, а женщина от боли корчилась, а руку все ж не отрывала.
И наконец…
Зашелестела Книга, раскрылась первая ее страница.
И надпись на ней буквами алыми, ровно киноварью выписана.
Инициация.
Когда б не признала Книга человека, не пожелала хозяйку сменить, могла б и досуха выпить, остался б рядом с переплетом кожаным скелет белый, дочиста обсосанный.
И признала.
И пожелала.
И выбор сделала.
Женщина хмыкнула, головой качнула:
– Не время сейчас, позднее чуточку. Еще и крови дам, и сделаю, как надобно.
Книга ровно слова человеческие поняла, страницами шелестнула недовольно, но закрылась. И на руки к хозяйке новой пошла.
Когда Агафья влетела в подвал, ровно фурия бешеная, там уж и след простыл.
И книги, и человека.
Пустота.
Тут-то и взвыла волхва, понимая, что теперь проблем втрое будет супротив прежнего. А все одно, выбора нет у нее. Пусть эта ночь завершится, потом думать будем. А ей пока запах запомнить да след – и бегом бежать обратно, вдруг Устеньке помощь потребуется?
* * *
Не ждали, не гадали такого приема рыцари Ордена.
До берега-то доплыли они и до казармы дойти успели. А вот потом…
Нападать?
А как ты нападешь, когда не спит никто, когда во дворе костры горят, и гулянка в разгаре, и кто-то чашу поднимает…
Тут на них внимание и обратили. Все ж почти сотня рыцарей, не так это мало. Большая часть с магистром де Туром ушла палаты государевы брать, еще в порт шесть десятков отправились, сюда около сотни, три десятка на кораблях остались. Мало ли что?
Рыцарей, не было на галерах ни гребцов, ни матросов, надобно было место сэкономить для воинов.
Вот, сто человек – это много, и задние на передних поневоле наткнулись, остановиться не успели, так и вылетели к казармам. Спешили ж, торопились, надо бы до шума, до крика в городе успеть. А то сейчас подпалят порт, ну и начнется суматоха!
Не успели.
Стрельцы на них