С такой силой сжимаю рюмку, что та трескается в моем кулаке и осколки вонзаются в кожу. Смотрю на потекшую юшку крови и не чувствую ничего. Только то, как жарит внутри.
На автомате достаю осколок, когда рядом замечаю движение.
– Привет, – поёт незнакомый женский голос. – Минут двадцать за тобой наблюдаю. Такой серьезный. Может, я скрашу твой вечер и подниму настроение?
Не смотря на женскую особь, оказавшуюся рядом, достаю из кожи стекло.
– Гуляй.
– Чт—то?
– Гуляй!
– ППфф, козёл.
В периферии мелькает белое платье, и я снова остаюсь наедине. Разглядываю стекло, которое держу в пальцах. Острое. Тонкое.
Положив его на раненую ладонь, крепко сжимаю. Кожа вспарывается, из кулака стекает кровь.
Склонив голову, смотрю как она капает на стол.
Рана начинает нарывать, пульсировать.
Необходимость физической болью притупить ту, что уничтожает внутри слишком острая.
Но не помогает. Даже спустя минуту, когда руку охватывает огонь. НЕ ПОМОГАЕТ. Её притупить невозможно.
Когда я на одной стороне, а та, с которой хотел провести свою жизнь на другой – это не больно. Это почти что смерть. Клиническая в моем случае. Внутри меня всё отмерло. И только при мыслях о Даше оживает. Бьётся жизнью. Жаждет её рядом.
Откинув стекло, вытираю ладонь салфеткой и встаю.
Оставляю оплату за водку и иду на улицу. Там глубоко вдыхаю ночной холодный воздух.
Прости меня, моя девочка. Прости, что не оправдал ожиданий.
Глава 38
– Доклад жду в понедельник, – строго грозит пальцем Вениамин Романович. – И пусть только кто—то попробует не сделать. Я приму все меры…
Но его уже никто не слушает. Последняя пара – как финальный гонг, запускающий волну облегчения. Шум голосов, перешёптываний, хлопков тетрадей, лязг застёжек – всё это заглушает глухие угрозы преподавателя. После восьми часов лекций даже страх от слов «все вылетите» теряет свою силу.
И я тоже не слушаю. Мне неестественно жарко и хочется пить.
– Наконец—то, – Ася с облегчением закидывает тетрадь в сумку. – Какой—то бесконечный день.
– Не говори, – вторю ей, застёгивая рюкзак.
Мы с подругой спускаемся в гардеробную, одеваемся и выходим на улицу. Скоро весна, а ею еще даже не пахнет.
Мороз вцепляется в щеки, ветер забирается под воротник, а воздух хрустит, будто ломается от холода.
Минус десять градусов для меня сейчас ощущается как все минус двадцать. Поежившись, надеваю перчатки и крепче укутываюсь в шарф.
– Эй, Шавелкина, – окликает меня Власова Оля, наша одногруппница.
Мы с Асей останавливаемся, чтобы дождаться её. Высокая брюнетка с длинными гладкими волосами и большими кукольными глазами грациозной походкой сокращает между нами расстояние. Когда—то между нами были хорошие отношения. Мы все вместе ходили в кино и кафе. Обсуждали новинки кинематографа и моды. Когда—то. До того момента, как моя жизнь треснула – и я переехала в общагу. Тогда между нами проросло расстояние. Денежное.
– Ты одна не скинулась на подарок Юльчику, – заявляет Оля, когда подходит.
– Знаю. Прости. У меня сейчас… нет такой суммы, – отвожу взгляд. Чувствую, как неловкость медленно расползается по спине.
Раньше любую идею ребят я поддерживала первой. Скинуться на подарок кому—то? Да без проблем. Купить что—то в аудиторию? Тоже пожалуйста.
Я не считала. Просто давала необходимую сумму. А сейчас чувствую себя белой вороной. Но выделить даже небольшую сумму банально не могу.
– В смысле нет? Я что по—твоему, должна сказать всем, что из—за тебя ребята обязаны докинуть больше? Мы хотим устроить Юле классную днюху. Двадцать лет один раз в жизни исполняется. Тебе вообще—то осенью мы кафе арендовали, если забыла.
Не забыла. Ребята и правда устроили классную встречу. Были подарки, шампанское. И из-за этого мне вдвойне стыдно сейчас.
Одногруппники это важно. Но еще важнее то, где я буду жить летом. А если я буду скидываться на все праздники, перспектива у меня будет одна – место под мостом в центре города.
– Я помню. Спасибо вам за это. Но у меня правда сейчас нет денег.
– Да чё ты гонишь? – красиво подведенные черной подводкой глаза сощуриваются, – я видела у тебя в столе деньги. И там прекрасно на всё хватает.
– Ты… лазила в мой стол? – опешиваю я.
Власова отводит глаза, а потом откидывает назад копну своих густых волос, будто ничего такого не произошло.
– Ой не надо так шокировано на меня смотреть. Я к ребятам в гости заходила. Вспомнила, что ты теперь тоже там живешь, вот и зашла сразу напомнить о днюхе. Тебя не оказалось.
– И ты решила поискать меня в моём столе?? – строго смотрю на неё.
– Мне ручка понадобилась. Вот и заглянула, что такого—то? – отмахивается от меня, как от мухи, – Вы там в общаге трусы делите между собой, неужели ты ручку зажала? И вообще не меняй тему. Денег дашь?
– Нет, – отрезаю на повышенном тоне, – мы же трусы делим между собой. Мало ли какая я заразная. И деньги мои тоже.
Стремительно обхожу её, чувствуя, как от обиды и злости к горлу подкатывает ком.
Да Господи, были бы у меня эти деньги, что я, не дала бы? Но их нет. Просто нет.
– Даш, не обращай на неё внимание, – догоняет меня Ася, – ну хочешь, я за тебя сдам?
– Не надо, – отрицательно мотаю головой, – тебе я чем отдавать буду?
– Ну я и не прошу пока. Отдашь, как будет.
– А их не будет, – уверенно иду вперед, потому что кажется, если остановлюсь, то расплачусь.
Каждый день – как бег по воде. Главное не останавливаться. Потому что стоит чуть замедлиться – тут же утонешь в этом море тревог, недосыпа и безденежья.
Я изо всех стараюсь не думать о том, как сейчас живу. Ощущение, как будто меня выдернули из привычной жизни и поместили в мыльный пузырь, который вот—вот лопнет и выплюнет меня обратно.
Туда, где я живу дома с родителями, где мне не нужно думать о том, что мои джинсы протерлись между ног, а вторые еще немного и не сойдутся на талии. Где, чтобы постирать вещи нужно ждать очередь, а чтобы покушать – нужно успеть занять кастрюлю на кухне.
Я отключаюсь, делая все эти вещи на автомате. Подсознательно жду, когда кто—то проткнет чертов пузырь, чтобы все снова встало на свои места, но никто этого не делает.
И эта жизнь – это теперь моя новая реальность. В которой я не могу тратить деньги на то, что мне хочется. На понравившуюся сумочку или косметику. Побаловать