Запах стоячей воды, гниющих водорослей и чего-то металлического висел в воздухе. Где-то вдали кричали чайки, но их голоса тонули в гуле Трущоб — скрипе канатов, перебранках на платформах, плеске вёсел.
Особняк Барона вырос перед нами внезапно — огромный, мрачный, с колоннами, некогда белыми, а теперь покрытыми тёмными подтёками плесени.
Когда-то это тоже было жилище богача — как бы не самого крутого в районе… Наверняка этот дворец стоял на каком-нибудь холме, окружённый целым парком, но сейчас…
Первый этаж ушёл под воду, и только широкие окна второго смотрели на нас, как пустые глазницы. Вокруг здания плавали платформы, на которых толпились вооружённые люди — «теневые». Одни чистили ножи, другие курили, третьи просто разговаривали, четвёртые обменивали что-то у проплывающих торговцев, или смотрели на нашу приближающуюся лодку.
— Прибыли, — хрипло сказал «длинный», и его пальцы слегка сжали пистолет, — Не дуркуй, малёк.
Мне не оставалось ничего, кроме как кивнуть.
Лодка замедлила ход, скользя под массивными каменными воротами. Из-за парапета выглянули двое мужиков с арбалетами. Один махнул моим сопровождающим и лениво сплюнул в воду.
— Кого приволокли?
— Малька новенького.
Стражник что-то буркнул в ответ, но мы уже заплыли внутрь.
Двор особняка был затоплен почти полностью. Вода, тёмная и неподвижная, отражала облупившиеся стены, балконы, галереи. Посреди двора торчали обломки статуй — кто-то когда-то украшал это место мраморными фигурами, но теперь от них остались лишь торсы, уродливо торчащие из воды — словно трупы…
Лодка причалила к широкому окну второго этажа. Один из моих сопровождающих прыгнул на подоконник, протянул руку, и я, стиснув зубы, перебрался следом. Под ногами хрустнули осколки стекла.
— Дальше пешком, малёк, — сказал «длинный», толкая меня в спину.
Мы начали подниматься по мраморной лестнице. С третьего этажа доносился гул голосов — крики, смех, чьи-то возмущённые возгласы.
Спустя несколько мгновений мы вышли на балкон.
Воздух дрожал от шума.
Передо мной открылся огромный внутренний двор, превращённый в арену. Внизу, в мутной воде, плавали деревянные платформы, а между ними мелькали тени — большие и стремительные.
Рыбы! Но не те упитанные карпы, которых ловили в каналах, а что-то с длинными телами и острыми плавниками.
Они тут явно не просто так…
По периметру, на балконах и галереях, толпились люди. Я с первого взгляда понял, что все они — «теневые». Одни пили, другие спорили, третьи просто орали, тыча пальцами вниз — в высокую и узкую клетку, подвешенную на высоком шесте. Это старая мачта что-ли?.
Я почувствовал, как по спине пробежал холодок, когда увидел, что в клетке стоит мужчина.
Это не просто собрание.
Это суд.
Я прищурился, пытаясь разобраться в хаосе криков и жестов. Воздух был густым от запаха пота, перегара и чего-то кислого — забродившего эля или испорченного вина?
А, неважно!
Где-то рядом хлопнула дверь, и эхо разнеслось по затопленному двору, смешавшись с плеском воды внизу.
— Рановато приплыли, — проворчал «длинный», стоявший слева от меня. Его пальцы постукивали по рукояти кинжала, — Придётся подождать, малёк.
Я хотел было спросить «чего», но он резко ткнул пальцем в сторону арены.
— Не дёргайся, и смотри внимательно.
Я послушно перевёл взгляд туда, куда указывал мой сопровождающий — и увидел, что на противоположной стороне двора, на балконе, слегка выступающим над водой, сидела женщина.
Облачённая в обтягивающие стройные и длинные ноги штаны, высокие сапоги и простую белую рубаху, с пышными платиновыми волосами, она восседала на чём-то вроде трона — груде старых ящиков, обломков мебели и ржавых металлических пластин, скреплённых между собой цепями. Но даже в этом хаосе мусора она выглядела… правительницей.
Я пригляделся внимательнее. Женщина была красивой — но красота её была испорчена.
Лицо скрывала половинчатая маска — левая сторона, от виска до подбородка, была закрыта тёмным металлом, отполированным до блеска. Правая же оставалась открытой — высокие скулы, острый подбородок, пухлые, алые губы, слегка приподнятые в усмешке. Но даже эта открытая часть казалась… неестественной. Слишком гладкой. Слишком безупречной.
А потом я заметил её руку.
Она лежала на подлокотнике «трона» и была скрыта за широким рукавом белой рубахи — но было отчётливо видно, как торчащая из него кисть почернела, будто обуглилась. Пальцы скрючены, кожа потрескалась — и в этих трещинах — в самой плоти! — светились камни силы.
Даже со своего места я понял, что их было много.
Они пульсировали тусклым, но ядовитым светом — зелёным, синим, багровым. Неужели у этой женщины такая рука из-за них? Меня вдруг передёрнуло — мелькнула мысль, что камни пожирают её изнутри, медленно превращая в полуживого трупа…
Я почувствовал, как мой собственный камень под ключицей ответил слабым толчком — будто почувствовал родню.
— Кто это? — прошептал я, не в силах оторвать взгляда от контраста красоты и увечий.
«Длинный» усмехнулся.
— Та, к кому ты должен был прийти сразу. Баронесса.
Женщина поднялась с трона медленно, словно давая всем насладиться моментом. Её движение напомнило мне кошку, потягивающуюся после сна — такая же грация хищника. Гудящая толпа мгновенно замерла — только где-то на задних рядах кто-то неудачно кашлянул, и этот звук прозвучал неприлично громко в внезапно наступившей тишине.
— Капитан Дирк, — голос баронессы звучал как бархатная петля, оборачивающаяся вокруг шеи — мягкая, но неумолимая, — Ты знаешь, почему оказался в клетке.
— Я не виноват, госпожа!
Лицо Баронессы исказилось, и она швырнула в клетку жареный каштан, который ей только что подал мальчишка-слуга.
— Заткнись! Ты получил возможность оправдаться ранее — и вылил на меня ушат лжи и дерьма!
Мгновение — и на лицо женщины вернулась спокойная улыбка.
— Ты продал своих людей, Дирк. Жителей Трущоб. Наших братьев и сестёр… В РАБСТВО!
Слова разлетелись над водой, отразились от стен и вызвали недовольный гул среди собравшихся.
Баронесса сделала театральную паузу, обводя взглядом толпу. Её глаза сверкали, а металлическая половина маски отражала блики воды, создавая странный эффект — казалось, она смотрит на всех одновременно.
— Разве мы не договорились? — Она резко развела руки, и рукава её рубахи чуть распахнулись, обнажив почерневшую руку с вживленными камнями. Те замерцали в ответ на эмоции женщины, — Разве все мы не договорились⁈ Никто в Трущобах не смеет торговать рабами! НИКТО!
Толпа взорвалась. Кто-то начал колотить кулаками по деревянным перилам, создавая грохот, похожий на барабанную дробь. Другие свистели, выкрикивали проклятия. Одна женщина с перекошенным от ненависти лицом швырнула в сторону клетки гнилой фрукт, который шлепнулся в воду рядом, подняв фонтанчик брызг.
Я не смог сдержать ухмылки. То, что