— Неважно. Она подписала себе приговор, когда спасла меня. Я дал ей шанс, сделал всё, чтобы она ушла. Я знаю себя. Я знал, что второй раз я не отпущу её. Сильнее всего я хочу убить нас обоих.
— Твоя любовь похожа на безумие.
— Согласен!
— Если так будет продолжаться, я буду вынуждена изолировать вас друг от друга. Ты становишься слишком опасен для неё.
— Не тебе судить, гончая! И как ты собираешься её успокаивать?
— Гончие знают способы, и тебе это известно. Попытайся взглянуть на ситуацию беспристрастно. Ты — огонь, но Алькирайя — лёд. Она всегда была такой, но сейчас я не узнаю её.
— Мне она сейчас нравится намного больше. Если она меняется, это ещё не значит, что ей от этого хуже. Не лезь в наши отношения, гончая. Ты можешь не волноваться. Пока я не могу совершить самоубийство, я не причиню ей вреда.
— Тебе решать, — ответила Анриль и вышла.
Через некоторое время я вышел из лаборатории. Охотница была в комнате. Она вообще проводила почти всё время в трёх помещениях — в своей комнате, в ванной и в комнате с фортепьяно.
— Сайр… ты правда убил бы меня, если бы сам мог умереть?
— Ты слышала разговор, или Анриль пересказала тебе?
— Показала в своей памяти. Так убил бы?
— Да. Ты должна понять, почему.
— Ревность. Ревность к моему возможному будущему, так? Чего ты хочешь, Сайр? Такое чувство, что ты… ты одной рукой отталкиваешь меня, а второй — прижимаешь к себе.
Кажется, мы меняемся ролями. Недавно я спрашивал охотницу о её желаниях, и она не могла ответить. Но я после мучительных раздумий смог.
— У меня банальное желание. Я хочу счастья. Но я не могу понять, где оно. Как мне будет лучше — если ты останешься моей навсегда или сможешь нормально жить. Я не могу больше предполагать, как будет лучше для тебя.
— И не надо. Я боюсь себя, Сайр. Боюсь того, что со мной происходит, боюсь своих мыслей. Анриль права — я была льдом до встречи с тобой. Но лёд крошится и тает… я так хочу закончить это поскорее.
— Тогда перестань принимать успокоительные. Будет труднее, но быстрее.
— Скоро я тоже возненавижу холод. Обними меня.
Я никак не мог определиться, что же лучше — её слёзы или нежность. Но я подчинился. После той клятвы делать всё, что попросит Альйирайя, я сам себя превратил в раба. Я помнил об этой клятве всё время, и не мог забыть.
Охотница обхватила меня поверх сложенных крыльев. Она села на спинку дивана и ткнулась лбом мне в торс. Я замер в очень неустойчивой позе, осторожно касаясь её спины. Айя резко откинулась назад и потянула меня на себя. Разумеется, мы оба рухнули на диван.
— А ты лёгкий, — чуть насмешливо сказала она.
— Если бы я был тяжелее, то не смог бы летать, — ответил я.
Во имя Создателя, что она делает? Неужели мой яд, моё безумие заразило и её? Я откатываюсь в сторону, но не успеваю встать — Айя кидается на меня, как на добычу, касаясь влажным языком моих губ. Необычно. И приятно. Откуда эта слабость во всём теле? Почему я не могу пошевелиться?
— Ты играешь с огнём, — с трудом выговариваю я.
— Знаю. Анриль была почти права. Эта любовь не просто похожа не безумие — она и есть безумие. И я хочу сойти с ума. Я всегда боялась перемен. И всегда сама шла им навстречу, словно надеясь искоренить страх. Но он не прошёл до сих пор. И я никогда не строила планов на будущее, — её голос становится всё тише и тише, постепенно превращаясь в шёпот.
— Я не могу так. Не могу не думать, чем это кончится…
— Это неважно, — её голос неумолимо меняется, а мне хочется выть от отчаяния, потому что я до сих пор не могу пошевелиться и едва дышу. — Скажи, тебе так приятно?
И она снова тянется к моему лицу, взяв его в ладони, и скользит по коже языком и губами. Внутри поднимается глухое раздражение, которое быстро растёт, становясь всё более отчётливым. Сейчас она почувствует, что снова довела меня до края, и отстранится. Не хочу этого…
— Да… но непривычно. Мы так обычно не делаем.
— Боитесь когтей и клыков тех, кого называете любимыми? Неужели между вами не бывает полного доверия? Я знаю, что ты болен. Ты чуть не убил меня однажды. Но всё равно я доверяю тебе, потому что однажды ты смог остановиться. И потому что люблю.
— Зачем ты играешь со мной? Зачем всё усложняешь?
Айя коротко рассмеялась. Этот звук царапнул мои нервы. Я уже отвык от её смеха. В моём обществе она обычно не выражала эмоции по-человечески.
— Я пытаюсь упростить. Пытаюсь понять, кого я полюбила и кем стала сама.
— Ты выбрала весьма оригинальный метод.
— Сайр, я ненавижу твоё хорошее самообладание и этот спокойный тон. Словно ты снова ничего не чувствуешь. Скажи мне честно, без пафосных фраз, которые ты любишь безразлично бросать, кто я для тебя? Ты знаешь, что я могу заставить тебя меня убить. И я это сделаю, если ты не ответишь…
Прилетели. Я знал, что молодые охотницы могут вести себя странно, очень странно, но к такому повороту событий я не был готов. И как я могу ответить ей без фраз, которые она называет пафосными?
— Ты для меня — лекарство. С сильными побочными эффектами.
Сейчас мы лежали совсем близко друг от друга, и я по-прежнему не двигался. Раздражение не отступало. Видимо, моё оцепенение стало защитной реакций. Меня раздирали противоречивые эмоции, и я не знал, что могу сделать под их влиянием, поэтому подсознательно предпочёл бездействие.
— Но, какими бы они ни были, я без тебя перестану жить.
Неожиданно она начинает плакать, а потом выбегает из комнаты. Я выругал себя за глупость. Наверняка охотница сейчас представила, как она покидает Землю, а я схожу с ума. Мне очень захотелось написать себе когтем на лбу слово «идиот». К несчастью, не получилось.
Надо найти Айю и как-то её успокоить. По наитию я направился в небольшую комнату, где стояло фортепьяно. Охотница была там. Из-под её пальцев срывались рваные аккорды, дисгармоничные и злые. Я подошёл к охотнице, склонился над ней и крепко обнял. Айя перестала играть и запрокинула голову, посмотрела мне в глаза. Я осторожно снял языком солёную слезу, бежавшую по щеке. Сейчас я не чувствовал ни возбуждения, ни агрессии,