Я повторил про себя имя этой химеры. Человеческое звукосочетание «нг» всегда давалось мне тяжело.
— Можно, я буду называть тебя Линой?
— Конечно, — ответила она.
— Лина, ты в чём-то похожа на меня. Твоё тело состоит из двух частей. Одна — человеческая, другая — нет. Внутренние органы по строению не отличаются от людских, но мышцы, сухожилия и отчасти кости и сосуды соответствуют по строению представителям моего вида. Соответственно, часть нервной ткани тоже нечеловеческая. Тебе придётся постоянно принимать специальные препараты, чтобы не началось отторжение тканей.
— Если оно начнётся, я умру, да?
— Да. Вероятно, можно что-то изменить в твоём организме, чтобы необходимость в специальных средствах отпала, но мне потребуется время, чтобы понять, как и что.
— Может, не за едой? — предложила Анриль.
— У нас есть одно правило: ничего не оставлять в мирах, не готовых к контакту с нашей цивилизацией. Но твоё существование указывает на то, что кто-то это правило нарушил. По моим предположениям, в твой организм попало наше лекарство, содержащее дайр'анские стволовые клетки. По каким-то причинам это тебя не убило. Но вот как доля инородных тканей оказалась настолько высокой, я не могу понять.
— Тебе важно понять, откуда я взялась? — догадалась женщина.
— Да. Очень важно.
— Я помню, меня посылали на какие-то задания… в промежутках я спала. Я постараюсь вспомнить больше.
— Анриль, — я перешёл на общий. — Дай пинка всем разведчикам. Нам нужно больше информации. Там, где есть одна химера, могут быть и другие. Ищите даже там, где это кажется абсурдным.
— Сайринат, не учи меня, — ответила гончая. — Мы сделаем всё, что сможем, а ты пока попытайся помочь Ангелине.
— Может, произвести зондирование памяти?
— Не стоит. На её сознании стояли блоки контроля. Возможно, их взлом и вызвал амнезию. Если сунуться в её сознание ещё глубже, последствия могут быть непредсказуемыми.
— Я не думал, что людям известна технология ментального кодирования.
— Я тоже. Нам кажется, что мы видели подобное. Эти блоки сильно отличались от тех, что используем мы.
«И что сдерживают меня» — добавил я про себя. Запреты, невидимая клетка запретов. Я не могу сделать чего-либо, что заведомо приведёт к моей смерти, с поправкой на кодекс и множество всяческих «если». Но факт остаётся фактом — для меня не то, что совершить самоубийство — поспособствовать своей смерти практически невозможно. Никто не желает понять, что для меня нет надежды на исцеление и нет стимула существовать. Но я слишком сильный воин, чтобы мне позволили умереть.
После трапезы Анриль ушла, доверив мне свою подругу. Я знал, что должен подружиться с Линой, заслужить её доверие, чтобы мне было комфортно с ней работать. Это было не так уж и сложно. Мне казалось, что химера тянется ко мне в поисках поддержки и опоры, как дитя, потерявшее мать. Я не хотел давать ей иллюзию опоры, но трудно было удержаться. Я давно был заложником своего прошлого, но не понимал этого. Она ждала моей помощи, она верила в меня, и жестоко было бы обмануть эту веру. Ко мне уже давно никто не относился не как к товарищу по работе, раздражающему, но необходимому элементу, а как к другу.
Мы общались несколько суток. Сколько — не берусь сказать. Ощущение времени постоянно изменяет мне. Иногда детская глупость и открытость Лины раздражала меня, иногда — нравилась. Постепенно её память восстанавливалась, по крайней мере, она сама так утверждала. Но ей не удавалось вспомнить ничего, кроме расплывчатых образов и запахов. Это стало любопытным открытием. Оказывается, у неё, как и у наших охотниц, была очень хорошо развита память запахов. Проблема в том, что человеческий язык был очень скуп на описания таких ощущений. У них даже для самого слова «запах» было всего два синонима.
Химера казалась мне пустым сосудом, в который после амнезии можно «залить» всё, что угодно. Но потом выяснилось, что у неё сохранились некоторые моральные установки и предпочтения. Во-первых, Лина оказалась пацифисткой. С отвращением говорила о том, что её заставляли убивать. С ужасом рассказала, что ей нравилось это делать. Она помнила ощущения, но не конкретные события. Мне было почти жаль её. Ведь я тоже знал, каково это — убивать, когда не хочешь. Я слишком хорошо знал, что чувствуешь потом, и как тяжело оправдаться. Сказанные себе слова: «меня заставили», ничего не меняют, и даже утешение из чужих уст почти не уменьшает боли. В таких случаях можно всего лишь быть рядом и сопереживать молча, ведь самые искренние слова утешения кажутся фальшью. Если бы Лина знала, как ничтожны её терзания. Если бы она хоть на секунду могла почувствовать, какой груз лежит на моей душе… как меня раздражает её брезгливый страх перед убийством. Что она может знать об убийстве? Кто она такая, чтобы рассказывать мне об «ужасных» боях, в которых она, «кажется» принимала участие! Я вымучиваю из себя понимание, напоминаю себе, что этой дурочке просто не с чем сравнить свои чувства.
Человеческая логика, человеческая психология! Подумать только, эта химера на самом деле испытывает не чувство вины, а стыд! Стыд, потому что убивала. По её понятиям, она сделала что-то позорное. Такое чувство, что её милосердие — наносное, хотя, скорее всего, это не так. В любом случае, мне всё-таки жаль эту дуру, потому что она не может разобраться в себе, понять, кто она такая. Да и я тоже этого не понимаю. Наши разведчики работают, но до сих пор нет никаких данных о том, откуда Лина свалилась на мою голову. Но я ловлю себя на том, что моё существование обрело подобие смысла и чувств. Дни стали сильнее отличаться друг от друга, возможно, скоро ко мне вернётся чувство времени. Я жду этого и одновременно боюсь. Я даже не понимал, как меня успокаивала эта бессмысленная стабильность. Теперь мне, кажется, страшно. Общение с Линой немного успокаивает, помогает отвлечься. Я пытаюсь внушить ей мысль, что в убийстве как таковом нет ничего запретного и неправильного, есть лишь разница, как это происходит. Да, в сообществе разумных существ убийство является грехом очень часто, но не всегда. Эта ситуация напоминает мне отношение людей к физической близости. В сообществе ротасс-нок'ан распутство тоже не поощряется, но нам и в голову не приходило объявить грехом сам акт. Вообще появление Лины подвигло меня на изучение человеческой психологии и обычаев. Тут нас обоих ждал