Догнал царицу страх.
Врага не побоялась бы она, и смерти. А вот когда так… и неизвестно что, и неясно чего ждать… так — намного страшнее. И арбалеты…
Это была засада?
Но парализованный страхом разум не мог дать ответов. И Любаве оставалось только дрожать.
* * *
— Твоя левая сторона, моя правая.
Михайла кивнул.
Устя молчала. Когда Борис до нужного места дошел, она б то место отродясь не нашла, а Боря вдруг руку куда-то запустил, и часть стены снял, ровно щит. Да и был это щит. И за ним обнаружилось…
Сначала рычаг, который Боря опустил вниз с усилием немалым, прислушался, кивнул довольно.
— Давно не бывал тут, боялся, заржавеет — ан нет! Хорошо мужики ладили! Крепко!
— Ловушка?
Слыхивал о таком Михайла. Доводилось.
И не такое слыхивал. И ямы для врагов делались, и камни им на головы сыпались, и стены смыкаться могли — всякое бывало.
— Ловушка, — Борис с временным союзником смирился, хоть и решил за ним приглядывать. — с арбалетом умеешь?
— Белке в глаз не попаду, но и не оплошаю.
— Хорошо. Стороны поделим — и бей. Пусть не в глаз, арбалеты мощные, и кольчугу пробить могут, ежели попадешь удачно.
Михайла кивнул, болт на тетиву наложил, арбалет взвел.
И заметил, как Устя на него смотрит. Пристально, внимательно… подвоха ждет.
Само с уст рванулось горькое.
— Не бойся. Он тебе дороже жизни, а ты мне. Не обману.
Устя головой покачала.
— Прости, Михайла. Жизнь так сложилась, не вольна я в своем сердце.
Борис смотрел серьезно.
— Любишь ее?
— Люблю.
— Тогда приказ тебе. Ежели что плохое со мной случится — увези Устинью из города, сбереги. Не дадут ей тут жизни, и ребенка удавят.
— Боря!
— Так надо, Устёна! И ты пообещай, когда что — ты ради нашего малыша жить станешь!
Устя губу прикусила.
Жить…
— Это — не жизнь будет. Но обещание я тебе даю.
Михайла усмехнулся только. Ох уж бабы эти… обещание она дала. А какое — про то умолчала, белыми нитками ее хитрости шиты, да разоблачать некогда. Вот уж, погоня приближается, Борис как-то хитро факелом зажженным повел — и затопали преследователи быстрее, азартнее, отсвет увидели, цель почуяли рядом, вот-вот догонят, зубы сомкнут на горле!
Как приблизились на свет факела, так и полетели вниз. Передние точно, а потом Михайла выстрелил.
Перезарядил арбалет — и еще раз стрельнул. Третий раз уж не попал ни в кого, а двое врагов корчились, одному стрела в живот попала, второму в ногу, не убежишь. Борис тоже не оплошал, даром, что царь, такого и в ватагу взять можно. Двоих положил, одного насмерть, второго в грудь… не сдох, ну так добить завсегда можно. Только вот…
— Не упаду я?
— Нет.
— Тогда сейчас вернусь.
Ножей у Михайлы хватило, да и не сопротивлялись рыцари, болью парализованные. Хорошо только, что государь Устинью отвернуться заставил. Понятно, добивать надобно, а только у баб к тому отношение странное… дуры, как есть. Каждому ясно, нельзя за спиной живого врага оставлять, а они начинают страдать, да о милосердии вопить. Тьфу!
Устинья молчала.
Борис кивнул, как Михайла вернулся.
— Благодарствую.
И ни слова больше. Ни посулов тебе, ни обещаний… только вот в одном слове больше весомости, чем у Федьки в часовой речи. Ну так оно и понятно — кто царь, а кто медяшка стертая.
Борис тем временем вперед шагнул, ногой на угол ловушки нажал, плита вертикально встала. Государь прицелился, в одного из рыцарей выстрелил, добил. Михайла рядом с ним встал.
Мало ли что, так оттолкнуть его, стоит тут, смотрит… чего на дохлятину любоваться?
Ан… шевелится?
Михайла Бориса и откинул, оттолкнул так, что тот Устю локтем задел, выругался, но не до ругательств было Михайле. А вдруг ножом кинут?
Он бы и попал, и докинул… что там на дне шевелится? Вроде и не так глубоко, может два или три роста человеческих, лучше не рисковать.
Или…
Михайла прищурился — и едва не онемел. На дне ямы медленно распрямлялась… царица Любава!
Глава 12
* * *
Повезло Любаве, не погибла она на кольях. А как свет увидела, так и вовсе распрямилась, вылезти попробовала.
Мертвяков бояться?
Да страх и рядом с ней не пробежал бы сейчас, царицы бы испугался. Баба, когда полубезумная, она и черта напугает так, что тот в раю спрячется.
Грязная, растрепанная, с горящими диким огнем глазами…
— Ух ты! — высказался Михайла. — Говорил Федька, что мамаша его ведьма, но я не думал, что так-то… жуть какая!
Устя шаг сделала, рядом встала, за ней Борис. Смотрели молча.
Любава их тоже увидела — и ровно обезумела.
— ВЫ!!!
Такой визг с ее губ полился, такая грязь, что Устя едва уши не зажала. Противно слушать было. Да и надо ли?
— Боренька, может, оставить ее покамест здесь? Некогда нам…
— Оставить⁈ Не смей!!! Вытащите меня, немедленно!!!
— Ага, чтобы ты нас убить попробовала? — из Михайлы мальчишка-скоморох лез неудержимо. И то, сколько он по дорогам бродяжил. — Ищи других дураков! Чего ты сюда прибежала — в спальне не сиделось⁈
Любава глазами сверкнула.
— Вытащите меня.
— Кто привел врагов в мой дом? — жестко спросил Борис. — Ты хотела, чтобы меня убили, а Федька на трон сел? Отвечай, гадина!
Любава вспомнила, что сын… зубы оскалила.
— Ты!!!
— Не, это я его убил, не он, — Михайла решил, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, ухмыльнулся Любаве. И разум если и не окончательно покинул ведьму, то… бешенство взяло вверх, захлестнуло разум, затопило — и сорвалась Любава окончательно.
— Ты⁈ Тварь неблагодарная,