Но и без коня рыцари себя в обиду не дадут. Умеют они и пешими воевать, и всяко.
И оружие у них хорошее, и доспехи, пусть и не полный доспех сейчас на каждом — кольчуга, поножи да наручи, шлема нет даже, но и того достаточно умелому воину.
И жизни они свои продавали дорого.
А только и Божедар на оружие для своих людей не скупился, и готов был он врага встретить. А вот рыцари — не готовы.
Они-то пришли сюда перерезать беззащитных… ладно, может, и было бы небольшое сопротивление, случись, как они хотели, но большая часть россов полегла бы сонными, после ведьмина колдовства. Так бы, сонными, их и взяли в ножи.
Они наткнулись на сильное и умелое сопротивление. И бой затягивался.
Руди видел это. И… не питал напрасных надежд.
Истерман был неглуп, чем ему грозит поражение, знал, а потому смотрел внимательно. Нет-нет, не принимал участие сам, он не воин. Был когда-то, да и сейчас не оплошает в схватке, к примеру, не даст себя зарезать сразу же. Но тягаться с опытными и умелыми вояками? Лезть в схватку двух волков?
Такое пусть кому другому достанется. Руди мог оценить незнакомых вояк, и понимал — они не хуже рыцарей, может, даже лучше в чем-то.
И схватки в тесноте, в помещении для них привычны.
Для рыцарей — не вполне. Они себя в палатах чувствуют неловко, а вот их противники — ни капельки.
Вот двое рыцарей нападают на одного и того же врага. Кажется, сейчас они его просто сметут, а нет! Мужчина вьется, ровно змеей, принимает один клинок на небольшой круглый щит, второй не отбивает, отводит в сторону, под его прикрытием бьет ногой — и следует крик рыцаря. Ногу ему, кажется, не сломали, но… удар, да по голени — это отнюдь не трепетная ласка. А пока этот припал на ногу, и не соперник хотя бы на пару секунд, воин занимается вторым. Бьет снова подло, в бедро, каким-то незнакомым ударом, и кажется, ломает кость…
Это описывается долго, а на деле занимает может, десятую долю минуты.
Руди оценил выучку незнакомцев, пару минут подумал — посмотрел, как режут рыцарей Ордена, и пришел к печальному выводу.
Их убьют.
Им просто не выдержать, не выстоять… сколько врагов заберет с собой отряд магистра де Тура?
Может, три десятка. Может, четыре… только вот и сам магистр мертв уже, а воин, его одолевший, сейчас с тремя рубится, и КАК!
Ровно со щенятами какими!
И рубится, и побеждает, и видно сразу, что ему это не в тягость, не в усталость, он и один тут всех прикончит и пиво пить пойдет… да что ж за кошмар такой⁈
Откуда он взялся⁈
Коловрат на груди у Божедара блеснул, и Руди того хватило. С лихвой.
Волхвы?
А кто ж еще может, кому еще надобно… кто б тут вмешался⁈ Только эти твари…
А ежели и кто из волхвов тут? Тогда… тут Руди холодным потом и облился. Тогда спасать надобно, что еще получится! К примеру, Любаву. И Федьку!
Ежели они живы будут, остальное все исправить можно будет, так или иначе, но ежели нет… Убьют Любаву — Федька вразнос пойдет, до сих пор он себя сдерживать не умеет. Может, и не получится у него никогда, все ж ритуальный ребенок…
Да-да, и про ритуал Руди знал, и сам поучаствовал, и вообще, его это сын. Он бы и без ритуала кого сделать мог, да вот беда — Любава бесплодна оказалась. Плата такая за чернокнижие, и не обойдешь ее, не перепрыгнешь.
Отмолить можно было, ну так Любава на это никогда не пошла бы — и натура не та, и характер не тот, и смирение… она и слова-то такого не ведала!
Убьют Федьку — тогда вообще всему их плану конец.
Всему.
Руди встряхнулся, бросил прощальный взгляд на свалку, которая кипела в Сердоликовой палате — и выбежал за дверь. Ему Любаву найти было надобно.
Спасать, спасть то, что можно еще спасти! Уводить корабли, дать весточку магистру Эваринолу, что-то придумать, договориться… Борис?
А ежели и правда его — того? Убили?
Но Руди на это не слишком надеялся. Волхвы — такие… волхвы! Ни убавить, ни отбавить, когда де Тура засада ждала, наверняка, волхвы государю все объяснили, Борис не Федька, у него и ума и решительности достанет с лихвой. И сам засаду подстроить мог…
Почему чужаки?
А, и это Руди тоже понял.
Поди, узнай, кто там Любаве помогает, кто упредить мог бы… могли! Еще как могли, а когда не упредили Данаэльса, стало быть, сами не ведали ничего. Нашел государь на стороне кого-то, привел потихоньку, вот и режутся два отряда.
Точно, Борис… его рука чувствуется, умен да хитер, подлец!
Руди бежал по коридорам и было ему откровенно страшно.
К Любаве, скорее — к Любаве! Вместе они обязательно что-нибудь придумают!
* * *
Внизу, с лестницы спустившись, на развилке, остановился Михайла.
— Налево иди, — Борис подсказывал негромко. — Там место хорошее есть, и засаду устроить сможем.
— Засаду?
Михайла все титулы отбросил, понимал отлично, не пережить ему этой ночи. Федора он своей рукой убил, Борис такое ему не простит, не спустит. Не сможет просто.
А может, и еще кто до него доберется. Только это не так важно было, потому что Устя рядом была, и запах ее он чувствовал, и взгляд, словно она рукой своей его по плечу гладила. Что ж, ежели жить рядом с ней не получилось, так хоть помереть, защищая ее. Вот такую, любимую, недоступную… чужую жену, в другого влюбленную.
Несправедливо?
А то в жизни справедливости много! Ложкой греби, лопатой в пасть забрасывай! Михайла на нее и не рассчитывал никогда.
— Любава эти ходы тоже знает, — Борис говорил спокойно. — И выла она там… догонят быстро.
— Уходи, государь. И Устю уводи, а я их задержу, сколько смогу.
Михайла и не колебался ни минуточки.
Борис головой качнул.
— Нет. Иди быстрее, как до места дойдешь, покажу я вам еще один секрет. И ты мне хранить его поклянешься.
— Поклянусь, государь.
— Так иди быстрее…
Борис улыбался. Шел, смотрел на жену, которая впереди шла, и улыбался. И была на то причина.
Когда отец ему рассказал, что Любаву во все посвятил, что ходы