– Что, не нравится? – Венда ехидно вскинула брови. – Говорю же, ты постоянно недоговариваешь! И сводишь меня с ума. Тебя невозможно понять. Ведь в Малакке… – она закусила губу, – у тебя было всё. И мастерская, как по заказу, и Ми…
– Замолчи!
Меньше всего он хотел, чтобы сейчас, в эту ночь, посреди общины Орили упало имя Миражет!
– Ми-ра-жет, – издевательски медленно протянула Венда.
Меркурус вспыхнул и одной рукой схватил её за щёки, не давая больше сказать ни слова.
Венда застыла. Она не пыталась убежать, отвернуться, отстраниться. Тёплые губы касались его ладони, и он чувствовал, как лёгкое облачко дыхания греет его огрубевшую на морозе кожу. Это было приятно – не потому что дарило столь необходимое тепло, а потому что это были её губы. Меркурус сглотнул и расслабил пальцы. Вот опять не сдержался – а вдруг он сделал ей больно?
Он хотел убрать свою проклятую неуклюжую ладонь, но не успел. Венда вскинула руки – по-прежнему дрожащие, но уже не такие холодные – и остановила его. Медленно провела пальцами Меркуруса по своим раскрытым губам, потом – по щеке. По скулам. И шепнула:
– Пойдёшь на всё, лишь бы уйти от ответа. Серьёзно?
Заполненная раскалённым воздухом, а в остальном совершенно пустая голова Меркуруса приготовилась оторваться и воспарить в небеса, словно аэростат. Он гладил её щёки, держал её лицо в своих ладонях.
– Я ушёл из Малакки, потому что ты ушла из Малакки.
Казалось глупым скрывать это теперь.
Незаметно они сошли с дорожки и упёрлись в стену. Венда прижалась спиной к каменной громаде храма. Меркурус, утонув пальцами в золотых волосах, касался своим лбом – её, своим носом – её. Здесь не было прошлого, не было будущего: было только одно сумасшедшее мгновение в настоящем, и Меркурусу хотелось, чтобы оно длилось, и длилось, и длилось вечно.
Вокруг них кружилась ночь. Карусель из звёзд, светляков, искристых снежинок. По-прежнему не в силах разобраться в том, что делает, Марк закрыл глаза и наконец решился…
– Айлек!.. – выдохнула Венда.
Имя травника хлестнуло пощёчиной, вспороло сразу всё: натянутые нервы, кожу, душу. Марк отпрянул от Венды, глотая ртом воздух, и беспомощно застонал. Его сердце никогда ещё не билось так часто, как сейчас. Он никогда ещё не был так безусловно счастлив, как сейчас! За какие грехи всё это – лишь очередное преступление против совести?
Она осталась стоять, вжавшись в стену, не открывая глаз.
– Венда… – пробормотал Марк, но она только помотала головой.
– Иди! Пожалуйста!
И он послушался – но спрятался среди густых елей в десяти шагах, чтобы убедиться, что она стоит на ногах, что с ней всё в порядке. Ему было стыдно, и жарко, и противно от самого себя. Он сорвался, и где – в самом святом месте на этой земле!
Марк вскинул голову и уставился в небо. Луны спрятались, и даже звёзды затаили дыхание.
Ангел всё видел – Ангел ему судья.
γ
Она сама не помнила, как разыскала Фелтона и как он показал ей гостевую хижину, пояснив: «Кроме нас тут ещё одна женщина будет, она придёт потом». В центре низкой круглой комнаты дышала уютом печка, а постели были устроены вдоль стен прямо на полу. Необходимо было ускользнуть от всех, избежать встречи с Айлеком, пока тот не пришёл. Сославшись на усталость, Венда улеглась на самую дальнюю от входа лежанку, спрятала ноги под меховую накидку, с головой закуталась в шерстяное одеяло и крепко зажмурилась.
Она надеялась, что сразу же заснёт, а наутро всё произошедшее окажется несуразным сном, но слишком разволновалась и расстроилась. Ангел! Снова и снова Венда прокручивала в голове, как Меркурус вдруг коснулся её, и она коснулась его, и он заключил её в объятия – крепко, но безумно нежно. И ей стало тепло в груди, и уже невозможно было остановиться, хотя она хотела сказать ему, что лучше так не делать, потому что… потому что…
Съёжившись под одеялом, Венда сотрясалась в беззвучных рыданиях и утирала слёзы рукавом. Она надеялась, что никто не заметит: в хижине было темно, и громко трещали поленья. Венда вспоминала всё, что произошло с ней за последние полгода. Мысленно вернулась к своему дню рождения, к побегу из зала и к истерике в примерочной, когда она порвала платье и зареклась быть принцессой Флоры. Она словно вдруг увидела себя со стороны, с высоты плато Орили – и поняла, что поступила как полная дура. Неуверенная в себе, бесчувственная идиотка! Ведь могла бы просто отказаться. Сказать дяде Аргелену, что не хочет его корону – и не примет её. Всё!
И старейшиной Ориенталя она тоже не станет… Хотя это, честно говоря, уже не казалось Венде чем‐то невыполнимо-ужасным. Она знала, что никогда – никогда на свете! – не будет так же хороша, как отец. По-прежнему боялась разочаровать людей: они наверняка стали бы ждать от неё чего‐то грандиозного. Однако теперь, когда Венда по-настоящему прочувствовала, как живут люди в других округах Ориендейла… В самом деле, уж она точно не хуже Родевиша!
Отчаянно захотелось оказаться в ориентальской усадьбе, рядом с мамой. Или во Флоре вместе с Рене. Где угодно, только не здесь. Только не с ними! Венда прижала ладони к губам, чтобы не застонать в голос, и уткнулась носом в его шарф. Как она утром посмотрит ему в глаза? И Айлеку?
Наконец ей почудилось, будто тяжёлая ладонь легла на неё сверху, придавила – и заставила провалиться в сон.
– Венда? – Добрый голос позвал её по имени, и на лоб легла прохладная рука. – Ты вся красная!
– Кто здесь? – пробормотала Венда, морщась и увиливая от прикосновения.
Солнце било в глаза, просачиваясь в домик сквозь откинутый полог; то ли пыль, то ли снег кружились в воздухе и ореолом обрамляли худое женское лицо с заправленными за уши короткими тёмными волосами. Венда несколько раз моргнула и решила, что всё ещё спит.
– Тётя Ариана? – Голос хрипел, и горло саднило после ночи в слезах. – Тебя… тебя не может здесь быть!
Ариана погладила Венду по голове и улыбнулась.
– Ну почему же не может? Я частый гость в Ордене. А вот ты!.. Ты‐то как здесь очутилась? Знаешь, как долго тебя разыскивали?
– Не очень долго, – нашла в себе силы ответить Венда. – Кажется, довольно быстро перестали. И почему? Я больше никому не нужна, да? Ещё бы… – Голос предательски дрогнул.
Ариана сложила ладони, переплела пальцы и несколько секунд что‐то беззвучно шептала себе под