— Какое выступление и о чем? — с недоверием спросил Завирдяев.
— У меня уже все распечатано. На полстранички всего лишь. Но это потом. Сейчас после всего пережитого вам поспать надо.
Завирдяева действительно клонило в сон. Было ли это в результате анестезии или по естественным причинам, сказать было трудно.
— В кресло усаживайтесь и спите. Желательно не откладывать. На завтра есть дела. Вас, кстати чип так бодрил — он это может. А вообще лучше отправляйтесь в пассажирский отсек и ложитесь, верее будет сказать, устраивайтесь. В туалет не забудьте.
— Это было не обязательно говорить, — проворчал Завирдяев, после чего послушно потянулся к люку, ведшему в обитаемый отсек, — я там посплю, — объявил он, уже влетая в люк, — а вы здесь хозяйничайте. И мне так спокойнее будет, а то вы иногда так себя ведете… Что у меня теперь с головой? Рану не мочить?
— Там повязка наклеена. Ее не трогайте. Через пару дней снимем и все. Она легко отклеится. Поначалу Завирдяев подумал, что лучше будет спать в скафандре и шлеме, но потом еще подумал и решил, что раз Ландскрихт, живая черная дыра, хорошо, инопланетянка, которая уже успела кое-что из своих недоступных обычному человеку способностей продемонстрировать, находится на борту, то она-то как-то сможет позаботиться о том, чтобы на корабле все было спокойно, ну а если захочет наоборот, то никакой шлем и скафандр ничего не изменят. Так он и не стал одевать свое снаряжение, оставленное в «кабине».
— Посетив туалет, который для человека, не имевшего к полетам отношения был тем еще аттракционом, Завирдяев выбрал койку поближе к маленькому иллюминатору и привязал себя хлипкими ремешками. Вместо подушки имелась хрень, напоминавшая по материалу и на ощупь какую-то мягкую игрушку — здоровенный такой колпачок на всю голову, как у хищных птиц.
Были отверстия для рта и носа, была щель для глаз, которая закрывалась клапаном на липучке. Для ушей тоже были отверстия — такое было предусмотрено, чтобы астронавт во сне не оставался глух ко всему происходящему вокруг — мало ли что могло стрястись. Еще такая штука надежно страховала от случайных, пусть и легких ударов головой, если астронавту вздумалось бы спать не пристегнувшись — такое тоже бывало.
Свет в обитаемом отсеке, разумеется не отключался, однако Завирдяеву это особо не мешало — наклейкой на глаза он решил не пользоваться. Проболтавшись в своем ложе минут десять, он стал вслушиваться в мерный гул вентиляции, отрывистые сигналы, доносившиеся из командного отсека и прочую подобную разноголосицу. Заснуть все не удавалось, хотя там, в командном отсеке, он отчетливо почувствовал, как накатила волна тяжести и утомления.
— Что сейчас происходит на Земле? — не давала покоя мысль.
Вместо всего этого разговора с Ландскрихт предполагалось ознакомление с тем, что творилось на Земле и, помимо всего, отправка коротких сообщений-директив. Насчет директив Ландскрихт заверила, что у нее в распоряжении есть какой-то мощный AI, который без труда возьмет это на себя. Тем не менее, все же хотелось быть в курсе того, что там сейчас творилось.
Неожиданно в люк, ведший из командного отсека просунулась голова Ландскрихт, потом она влетела полностью.
— Не спите? — осведомилась она.
— Как видите.
— Она пнула ногой стенку отсека, и вскоре была уже на подлете к пристегнутому Завирдяеву.
— Я уже стал волноваться, что вы про меня забыли, что решили оставить в покое. В вашем чемоданчике есть что-нибудь такое? Снотворное какое-нибудь? Только не хлороформ.
— Это вы к чему про хлороформ?
— Это мне навеяно вашим стилем работы. Несколько грубоватым.
— Вот тут вы угадали. На вашей Земле, к примеру, есть ваши боссы, есть еще кое-какая разумная жизнь о которой вы не знаете. И у всех свои приемы. Ваши большие люди просто хитростью умом и социальными механизмами сосредоточили себе всю власть. Кто-то вторгается в сознание, причем несколько бесцеремоннее, чем это делаю я. Ну а моя фишка это… Как в думаете что?
— Что? Гравитация что ли?
— Ну нет, я не про то. В таком, человеческом понимании. Ну вот у одних хитрость, у кого-то обман.
— А у вас?
— А у меня грубая сила. Кто бы мог подумать, да? Только я не могу похвастаться такими прецизионным вещами, как, например, танк подбить, да и не хочу.
— Да, пусть люди и дальше гибнут, раз не хотите.
— Интересно, как бы она выглядела в бою, и что бы сделала? Неужели и вправду могла бы обратить в бегство целую армию? — подумал Завирдяев.
— Не изображайте, что вы тупее чем есть. А то вы посмотрите на него! Тупости на пол-котелка, а хочет показать, что на весь.
— Спасибо. Вы научились отлично разговаривать, — сердито проворчал Завирдяев.
— Спать вы, как я поняла, расхотели. Сейчас я вам помогу, — с этими словами она начала стягивать чехол с его головы. Завирдяев хотел это как-то ехидно прокомментировать, эту бесцеремонность, но решил не утруждать себя даже этим и перенес все молча. Тем временем пальцы исчезнувшей где-то Ландскрихт обхватили его виски.
— Закрывайте глаза и засыпайте. Вы же конечно не запоминаете как засыпаете?
— Вы удивитесь, но нет, и никто не запоминает.
— А теперь молча лежите и ничего не отвечайте. Буду считать, что вы согласились. А у нас все таки общие воспоминания кое-какие есть. Помните, мы ходили на праздник в СФС… Зачем им было все перекрывать?
— Завирдяев вспомнил, как года с полтора назад потащился на уличное сборище, устроенное «Комбатом» СФС. И Ландскрихт тоже там была… Нога Завирдяева резко отдернулась от чего-то. Было совершенно очевидно что это был один из таких рывков, которые бывают при засыпании. Но слишком уж быстро это началось. Голова наконец-то стала тяжелой и открывать глаза не было к никакого желания. Командный отсек то и дело издавал свои сигналы — отрывистые гудки, как в телефоне, и всевозможные попискивания — так в частности отмечалось облучение большими радарами противоракетной обороны. Хотя было несколько странно, откуда эти звуки доносятся здесь, на главном проспекте этого сраного СФС, по одну сторону которого мела метель — дело было не удивительное — такое часто случается взамен дождя. Завирдяеву захотелось зайти в какой-нибудь магазинчик и набрать целую сумку разного пойла — путь предстоял неблизкий. Вроде рядом была какая-то баба, хотя хрен с ней. Сейчас он