Как ни пытался бедный пес выбраться из воды, это ему не удавалось. Тонкие ледяные закраины обламывались в воду. Бешеный поток все дальше уносил промокшего Цыганка. Он вел безнадежную борьбу за право существовать в этом мире. У него не оставалось никаких шансов на спасение… В один момент у него вырвался дикий, полный страстного призыва звук о помощи. Звук существа, жаждавшего жизни, звук предсмертной агонии… Его покинули силы, и голова исчезла в свинцовом водяном потоке… Все кончилось… все стихло… Только угрожающе шумела река… Сквозь кроны деревьев грустно смотрела луна… В нерешительности перемигивались между собой звезды… Но судьба сжалилась над этим мужественным и преданным существом. У береговой стремнины вдруг показалась голова собаки, и водяной поток, переливаясь через ветви упавшего в реку дерева, увлекал за собой обездвиженного Цыганка. Его ударило о толстую ветку и перевалило через нее. Но другие ветки удержали собаку, и она осталась на месте. Цыганок сделал вдох, шевельнулся, потом еще несколько раз вздохнул. Сердце билось с перебоями, отбивая секунды еще теплившейся жизни.
И жизнь восторжествовала. Берег в этом месте был пологий. И пес, немного отдышавшись, пополз по стволу дерева к берегу. На берегу он полежал несколько минут, отдышался, набрался сил, отряхнулся и медленно пошел к лесу, из-за которого совсем близко виднелась манящая Кроноцкая сопка. Его мокрое тело на морозе стало обледеневать, и Цыганку приходилось часто останавливаться, чтобы выгрызать из шерсти лед. Вот уже рядом сопка, вот поселок Снежный, вот укрытые снегом пустые избы поселка. Вокруг ни одного следа. Все здесь безжизненно и безмолвно. Только зыбкая поземка блуждает между домами. Бедный Цыганок растерянно ходил от дома к дому, лаял, звал дорогого ему человека… Но ни следа, ни звука, ни запаха человеческого – только мертвая белая пустошь…
Охваченный огромным собачьим горем, он пошел на свое прежнее место на вершине холма, где не один день и не одну ночь ждал хозяина… Запрокинув голову вверх, собака завыла ужасающую серенаду луне, которая, как и прежде, склонившись к сопке Кроноцкой, грустно слушала эти душераздирающие звуки горя и утраты…
Карымыч, проснувшись, вышел на крыльцо. Цыганкá рядом не было. Он увидел следы собаки, уходящие в лес по распадкам туда, на север, где простирались Кроноцкие дали. Все понял… Вернувшись в избушку, стал собираться в дальнюю дорогу…
У порога
Находясь в Эвенкийском крае, мне очень интересно было наблюдать за жизнью коренного народа. С охотниками-эвенками я летом рыбачил на реках, наблюдал за их бытом в повседневной жизни, а зимой выезжал с ними на охотничий промысел.
Почти все охотники-эвенки с помощью местных собак-лаек выслеживали и метко стреляли в голову, в глаз пушного зверя. Но много зверя добывалось с помощью капканов и всяких хитроумных ловушек.
Все делалось, чтобы сохранить неповрежденной шкурку пушного зверька. Перед Новым годом, заканчивая очередной проход по охотничьему путику (многокилометровая и многолетняя тропа в тайге, прорубленная охотниками у каждого на своем участке, на которой расставлены капканы и ловушки), я свернул на богом забытую метеостанцию «Сторож» в труднодоступном районе Сибири.
Когда-то это был довольно оживленный поселок метеорологов, оленеводов и охотников. Сюда даже каждый месяц прилетал вертолет. На станции в это время радист Коля Мульцин принимал новогодние поздравительные телеграммы от родственников с центральной базы поселка Кочевого, расположенного в сотне километров, за холмами в междуречье, и посылал ответные поздравления родным и друзьям.
До самого торжества оставалось еще дня два, но все были чем-то заняты и озабочены. Галина, хозяйка метеостанции, хлопотала на кухне, и оттуда доносились ароматы домашних снадобий. Для немногочисленных местных охотников-аборигенов метеостанция была важным жизненным пунктом в этой таежной сибирской глухомани. Здесь имелся небольшой продовольственный склад-магазинчик, и Новый год можно было встречать скромно и вполне сносно. Вдруг ко мне в балок прибегает охотник-эвенк Юкань:
– Хади быстро на радио, тебя Николай зовет…
Мы вышли из дома и узкой заснеженной тропинкой пошли на пригорок, где от мачты к мачте были растянуты антенны метеостанции. С нескрываемым интересом вхожу в радиорубку метеоролога.
– Возьми трубку. Тебя база вызывает, – говорит Николай, не снимая наушники и не отрываясь от ключа морзянки, передавая при этом очередную метеосводку…
– Да, я слушаю, – и пытаюсь сквозь шум, треск, сторонние голоса эфира, сквозь назойливое пиликание разноголосых морзянок узнать еле слышный голос говорящего.
– Это Володя Ковалевский, – слышу в трубке, – прилетел из Москвы по заданию журнала, да вот из-за непогоды застрял на этой базе, придется здесь Новый год встречать. А тут мне сказали, что ты на «Стороже» находишься…
Пошли сильные помехи, и радиосвязь совсем пропала. Я, конечно же, сразу узнал голос моего друга, журналиста и писателя, объехавшего с творческим блокнотом Сибирь и Дальний Восток. Давненько мы с ним не виделись, а тут такая встреча, да еще под Новый год! Он там, в ста километрах на базе, а я тут, на таежке, – мы совсем рядом. В радостно-взбудораженном состоянии бегу к эвенку Юканю. Живет он в поселке Кочевом, а сюда приезжает охотиться на своем промысловом участке.
У него хорошая упряжка из десяти крепких ездовых собак. Добрый, приветливый эвенк усадил меня за стол, налил горячего душистого индийского чая, придвинул чашку с сухариками, открытую банку со сгущенным молоком и повел напевную, неторопливую речь с этническим оттенком:
– Завтра, если рано утром поедешь, ночью будешь база. Тока хади не сопка, а речка езжай. Собачка дорогу знает, шибко быстро сама домой бежит…
Еще затемно с утра, когда звезды ярко мерцали на сибирском морозном небе, собачки-лайки уже готовы были в дорогу и, с нетерпением поскуливая, ждали команды «вперед». Мне эвенк Юкань дал только восемь собак. У него было два вожака в упряжке. Одного ведущего и его пару он оставил. Опытный каюр предусмотрителен: если со мной что неладное в дороге случится, то второй вожак обязательно разыщет упряжку и человека – так они обучены. Эти бесстрашные эвенкийские собаки не знают усталости, неприхотливые, легко переносят недостаток пищи и приспособлены к работе в свирепые морозы Сибири. Юкань еще раз проверил алыки (упряжь) на собаках, их крепления к потягу и дал последние наставления в дорогу. Я взял в руки остол (шест для управления упряжкой), эвенк отвязал вожака, своеобразно гикнул им, и упряжка вихрем понеслась по укатанной узкой дороге к реке. Вышли на большую реку. Снега на льду было немного, плотный, и продвижение шло с приличной скоростью.
Домой собаки всегда идут с большой охотой. Вдруг за поворотом откуда ни возьмись заяц перебегает дорогу.