– Как ты мог такое подумать, старшина?! Мне, конечно, было жаль Зайцева, но дело не в нём, вернее не только в нём, – заискивающе глядя в глаза, продолжал он. – Утром начальник отдела кадров сообщил мне, что на днях в штабе Группы должны рассматривать моё представление на присвоение мне очередного воинского звания, и вдруг, как гром среди ясного неба, это ЧП. У меня волосы встали дыбом: два года назад у меня была точно такая же ситуация, и тогда моё представление отозвали, я тогда больше месяца провалялся в госпитале с давлением. Такого бы ещё раз, старшина, честное слово, я бы не пережил. А тут, как назло, вносит Баринов ко мне в кабинет расписание и начинает меня убеждать вписать вместо Зайцева твою фамилию. «Ты, – говорит, – сам посуди: он только принял должность, и самое большое, что ему грозит, это выговор. Ну так мы этот выговор через пару месяцев снимем. А вот Зайцева наверняка отправят в Союз. Соглашайся, и мы сразу убьём двух зайцев: и твоё представление не отзовут, и этого глупого лейтенанта спасём». Но я, старшина, от такого предложения наотрез отказался. Тогда он взял и сам вписал в расписание твою фамилию. А переделывать всё заново, ты уж меня извини, не хватило ни времени, ни духу.
Что можно было на это ответить? Павел повернулся и молча вышел.
– Замполит дивизиона на месте? – остановившись у дверей его кабинета, спросил он дневального и, получив утвердительный ответ, решительно взялся за ручку.
Какой разговор состоялся между ними и как он проходил, не знает никто. Однако же известно, что после того, как старшина вышел, было слышно, как в кабинете настойчиво звонил телефон, но трубку никто не брал, словно в кабинете никого не было. Дневальному показалось это странным, и он вызвал дежурного по батарее. Когда телефон зазвонил в очередной раз, дежурный постучал в дверь и, заглянув в кабинет, лишился дара речи, увидев замполита дивизиона, сидящего на шкафу. Зачем он залез на платяной шкаф? Загадка! И, главное, как он на нём оказался? Стол стоял на значительном удалении от шкафа, а стульев, стоявших вдоль стен, никто не трогал. Всякий раз, когда я пытаюсь выведать у Вершинина, не его ли рук это дело, – он лишь молчит и загадочно улыбается.
Две недели назад партийная комиссия дивизии рассмотрела персональное дело коммуниста Баринова. За попытку сокрытия фактов произошедшего в третьей батарее ЧП коммунисты дивизии объявили ему выговор.
– Красивая формулировка, – сказал я.
– Красивая, – согласился Павел. – Но тут важно другое. Подлость, как бы её ни называли, всё равно останется подлостью.
Я закончил писать и задумался. Два чувства одновременно завладели моим сердцем. Первым была радость, что всё же, несмотря на утверждения скептиков, что настоящей дружбы нет, я имел случай убедиться, что она существует, да ещё какая. В то же время невыносимая печаль тисками сжала мне сердце: у меня не было друга, на которого бы я мог положиться…
Сноски
1
Оклеенные пергаментом стенные рамы из лёгких деревянных планок, заменяющие окна в традиционных жилищах азиатских стран.
2
Традиционное восточное жилище.
3
Корейское приветствие.
4
Сладкий картофель.
5
На территории Витебска и в его окрестностях во время Великой Отечественной войны находились три концлагеря, в которых нацистами и их добровольными помощниками было замучено около 130 тысяч человек.
6
Клуб металлистов – центр еврейского гетто в Витебске. С июля по декабрь 1941 года в нём уничтожено 20 тысяч человек.
До войны в Витебске проживало 180 000 человек, в 1942 году – 33 500, на момент освобождения в 1944 – 118 человек.
Город был почти полностью разрушен.