В том-то и дело, что никакая горечь, никакой скептицизм не заглушают ноту ч е л о в е ч н о с т и, присутствие которой в поэзии Владимира Салимона является моментом несомненным.
Взять хотя бы нескрываемое удовольствие, с которым в стихотворении, давшем название всей рассматриваемой подборке, наблюдает автор за рыжей белкой, которая «против всякого здравого смысла» виснет на ёлке вниз головой: «Может, это – звериная йога, / у которой высокая цель: всякой твари подняться до Бога».
Или – стихотворение о любви, в начале которого поэт декларативно… отказывается от приёмов и попыток, не раз (по авторскому выражению, «талантливо и заурядно») предпринимавшихся им в с т и х а х. Всему этому автор в данном случае предпочитает какую-то полузабытую п р о з у, случайно найденную «в книжке записной» и, казалось бы, не имеющую прямого отношения к теме: «Мороз крепчал (поэт в данном случае не стесняется нарочито-затасканных формулировок! – Е. Г.), / но солнце жгло. / И потому в конечном счете/ невыносимо тяжело / нам стало к дому на подходе. // Тёк по лицу соленый пот. / Как по степи ручей. / От соли / глаза горели, нос и рот. / Н о м ы н е ч у в с т в о в а л и б о л и».
Думается, что эта (сознательно выделенная нами разрядкой) негромкая заключительная строка стихотворения по силе высокого чувства, отражённого в ней, не уступает многим и многим восторженным, открыто-эмоциональным тирадам.
2 «Трио поэтов ставит перед собой задачу донести <…> тексты до рядового читателя. Осуществляется это с помощью игровой подачи материала, перформансов, активного общения с аудиторией, синтеза жанров и видов искусств», – именно так охарактеризованы во вступительной заметке к публикации «Плавучего моста» принципы деятельности арт-группы #белкавкедах.
Казалось бы, всё объяснено достаточно членораздельно. Тем не менее мы видим, что все три автора, входящие в упомянутую группу, стремятся представлять свои т е к с т ы – или, попросту говоря, стихи – не только устно, но и в печатном виде. Соответственно, можно осторожно предположить, что поэтов к тому, чтобы объединиться, побудили, наряду с тягой к публичным выступлениям, ещё и другие, не менее существенные причины. В чём они могут состоять?..
Да, конечно же, помним мы, что примерно сто лет назад возникла в русской словесности ситуация, когда – что твой многоцветный фейерверк! – внезапно вспыхнуло невообразимое множество поэтических группировок и сообществ. Не последнюю роль в этом процессе сыграло стремление к поискам принципиально нового эстетического я з ы к а. Учтём, однако, что теперь, в наше время, всё в этом смысле обстоит по-другому. Никакой «пощёчиной общественному вкусу» никого не удивишь – и за примерами далеко ходить не надо: взять хотя бы рассматриваемый нами сейчас номер «Плавучего моста», где под одной обложкой сверхтрадиционные стихи Василия Казанцева вполне себе мирно соседствуют со сверхавангардной подборкой Петра Казарновского, включающей в себя даже образчики в и з у а л ь н о й п о э з и и. Как мы помним, наряду со стилистическими поисками и символисты, и футуристы, и те же самые обэриуты стремились также к созданию коллективного мировоззрения. Но для нас ведь эти обстоятельства давным-давно отступили на второй план. Главным оказалось совсем другое – самобытность и значительность, которой отмечен путь каждого в отдельности из представителей знаменитых литературных направлений. Сегодня всё это уже осознано интеллектуальной и творческой средой. Членов арт-группы #белкавкедах подобная ситуация, однако, ничуть не остановила. И стихи участников рассматриваемого трио любопытны, на наш взгляд, прежде всего тем, что они-то как раз отчасти и проливают свет на глубинные (более существенные, чем внешняя сторона деятельности группы!) п с и х о-л о г и ч е с к и е мотивы, побудившие этих авторов к объединению.
Возьмём, к примеру, представленные в рассматриваемой публикации стихи одной из участниц группы – Евгении Джен Барановой. Наиболее впечатляющими в её подборке представляются рифмованные абсурдистские притчи, явно отмеченные влиянием того же (упоминавшегося нами выше, в связи со стихами Владимира Салимона) Заболоцкого эпохи «Столбцов», отчасти – Хармса, а особенно – ещё одного из известных представителей обэриутского (или, скорее, около-обэриутского) круга, Николая Олейникова.
Герой одной из притч – н е в р а с т е н и к, человек крайне неудобный и, может быть, достаточно несимпатичный, но яркий: «Собирал ошмётки звуков, / с мразью выпивал. / Он бубнил, шипел, мяукал – / никому не лгал». И, непрестанно сопоставляя себя с ним, автор ещё в первой строфе стихов беззащитно проговаривается: «н е б ы л о меня». То есть, воспринимая – в сравнении с судьбой диковатого героя – свою собственную жизнь, как предельно приземлённую, заурядную («Ну а я купаюсь в гриппе. / Н а ч е р н о живу»), поэт готов приравнять её к н е-с у щ е с т в о в а н и ю.
Или – ещё одна притча. Речь в ней идёт о железнодорожном составе, внезапно остановившемся на путях. Ход, казалось бы, типичный для фабул из разряда «ужастиков». Но вот развитие этой завязки представляется достаточно любопытным: «Поезд дальше не поедет. / Забирай своё, рванина. / И вот этого Ивана, / И Степановну – под дождь. / И пошли они отрядом, / кто с пакетами, кто с внуком, / кто с тележкой продуктовой, / кто с ровесником вдвоём. / И остались только пятна. / И осталась сетка с луком. / И остался тихий поезд / под невидимым дождём».
Иными словами, дождь – н е в и д и м. Причины остановки поезда – неясны и н е п о с т и ж и м ы. А вот люди, высаженные из состава, чувствуют себя неприкаянными, не нужными никому, брошенными на произвол судьбы…
Думается, что такой образ многое говорит о том, как автор воспринимает и своё собственное место, и место людей своей среды в раскладе, характерном для сегодняшней общемировой цивилизации. Не случайно поэтому в концовке ещё одного из стихотворений Барановой, воссоздающего ощущение неизбывной скуки, бесцельного прозябания, унылой рассредоточенности, при которой (приведём характеристику дословно) «один другому не принадлежит», всё сводится к