Отдельно, где-то в небесах,
Господь.
Из ран земли комками грязь
И плоть.
И между ними, как мольба,
Шаги.
Под скрип телеги и колёс иду
Один.
Один, один, один, один…
О-д-и-н!!!
А было нас две сотни тысячи бойцов—
Запас.
И я один остался жить, и боль
Утрат
Несу за всех детей, и жён, и матерей
Солдат.
Листая старые фото…
Перебираясь в старое авто,
Я возвращаюсь памятью назад.
Листаю фотографии-кино,
Прошедших лет забытый листопад.
Моих родных и близких времена,
Когда любили, плакали навзрыд,
Когда хранили нежность про запас,
А строгий взор для почести наград.
Когда запечатлённое тепло
Неуловимой линией руки
Иль робостью опущенных ресниц
Струилось единением двоих.
Когда смеялись дети невпопад,
Улыбки взрослых таяли слегка
В семейных торжествах и званых дат…
Все дружно отмечали на ура!
Костёр
Костёр пробивался из сна.
Несколько раз просыпалась я
Со словом этим на своих устах.
О чём это мне?
Какая тема скрыта за ним?
Видимо то, что сокрыто другими
И дышится между нами—
Движется между людьми:
Дыхание огневое,
Зарево вечерней зари,
Костёр из эмоций
Большой любви,
Или
Негодование общее
От близости
К каждому человеку
Ужасной темы—
Темы войны.
Сердце щемит, болит, трепыхается…
Сердце щемит, болит, трепыхается—
Предвестник большой беды.
Как зверь, зажатый в лапы капкана, мается
В ожидании вестника тьмы.
Разве думали мы – люди мирных полей,
Что над нами снова раскинет крылья
Птица страшной войны.
Мы – те, кто знает о ней из рассказов,—
Дети и внуки, правнуки дедов и отцов,
Бывших в боях Великой войны.
Думали, что уже никогда не попадёмся в лапы
Этой, непонятного цвета, чумы.
Люди, остановитесь!
Прекратите братоубийственный шаг!
С этой Земли все мы уйдём когда-то,
Но лучше естественно, без войн и драк.
Опять будут плач и горе в сердцах,
Злоба и ненависть, гнев утраты.
Мне больно – не за себя, за всех,
Кто провожает детей в солдаты.
Елена Саульченко
Родилась и проживает в городе Шахты. Окончила ШФНПИ. После института работала в органах местного самоуправления, а затем – в кадровых службах.
В настоящее время не работает в связи с ликвидацией предприятия, пишет рассказы. Маленькие творческие успехи: три рассказа напечатаны в городском литературном альманахе, а один по итогам онлайн-конкурса включён в «Энциклопедию позитивного мышления»; заняла второе место в номинации «Авторская проза и поэзия» на городском арт-фестивале.
В тот день брат вернулся с войны
Незадолго до войны наша семья из четырёх человек переехала в город Шахты. Мы жили в маленьком саманном доме, состоящем из двух комнат и коридора. Отец работал на угольной шахте, мать на овощной базе, брат учился в школе, почти всё время сидел за учебниками или за книгами из библиотеки, а я был самым беспечным в семье в силу своего малолетнего возраста. Отец возвращался домой уставшим, с чёрными ободками вокруг глаз и одаривал меня ломтиком хлеба, специально оставленным от тормозка. Я верил, что это лисичка передавала отцу для меня гостинчик, и искренне радовался чуду. Брат в таких случаях улыбался, однако отцовский секрет не выдавал.
Отца призвали на фронт в декабре сорок первого, а через четыре месяца мы получили страшное известие. Помню, как почтальон принёс извещение и зачитал его, как мать сидела с этой бумажкой на сундуке и громко рыдала. В моём понятии слова «пропал без вести» означали «никто пока не знает, где он», поэтому я не поверил в гибель отца и долго ждал его возвращения.
В тот же год брат ушёл добровольцем на фронт. Ему тогда исполнилось семнадцать лет. Мать кричала в голос, а брат успокаивал её: «Не плачь! Я вернусь». Мне же приказал во всём помогать матери и слушаться её. Ещё он попросил сохранить его книги.
Мой старший брат был для меня авторитетом во всём. Ему я подчинялся беспрекословно, не сомневаясь в его правоте. И если он сказал, что вернётся, то так и случится.
Его письма с фронта читались вслух по много раз, и я знал каждое из них наизусть. Под диктовку матери ответы писала соседская девочка Зойка, а я к письмам добавлял свои рисунки и верил, что они помогут ему выстоять в тяжёлом бою. Ни разу мать не пожаловалась на тяжкие лишения и всегда говорила: «На фронте ещё труднее».
В углу, в изголовье кровати родителей, стояли на полочке иконы, а перед ними висела лампадка, хитроумным способом подвешенная к деревянному потолку двумя металлическими цепочками. Каждый вечер перед сном, обратившись к иконам, мать усердно молилась: в начале молитвы стоя, а в конце – на коленях, периодически наклоняясь головой до самого пола. Под её шёпот я засыпал. Может, она молилась и утром, но этого я не видел. Мать уходила на работу рано, меня не будила и каждый раз оставляла на столе под полотенцем скудное съестное на день.
Летом 1942 года в город вошли фашисты, и с их появлением я узнал, что такое страх. Соседи шептались между собой о том, что из-за каких-то доносчиков забирают людей, расстреливают их или живыми бросают в шурф шахты. Я боялся, что заберут мать, и с тревогой ожидал её появления, когда она отправлялась добывать хоть что-то из продуктов. Жили мы впроголодь, а за водой ходили за город на Лисичкино озеро. Я уставал, неся два тяжёлых баллона, но не скулил, потому что название горы напоминало мне об