Наконец, аллея завернула влево, и я увидела огромный, присыпанный снегом замок с многочисленными башнями и островерхими крышами. На ступенях у парадного входа толпились люди. Тут же из-за кустов выскочили два ливрейных лакея с портшезом, будто сидели в засаде, опустили его на снег. Согнулись пополам.
— Благородная донья, соблаговолите, сделайте милость…
Я смерила взглядом оставшееся ничтожное расстояние и выдавила улыбку:
— Благодарю, любезные. Здешний воздух чудесен, а погода прекрасна. Ваши услуги без надобности.
Я обошла портшез и продолжила путь, стараясь держать себя в руках. Но даже мне сейчас пришлось призывать на помощь все свое самообладание. Я никогда не была вздорной. Сестрица Финея уже давно бы рвала и метала, но… не думаю, что с ней осмелились бы так обойтись. Она — законная дочь. А я… Я выпрямилась, стараясь держать идеальную осанку: имеем, что имеем… И первую порцию унижения я уже получила…
Сердце колотилось, как у зайца. Я старалась прямо не рассматривать людей на ступенях, это было неприлично. Но пыталась увидеть своего мужа — ничего не могла с собой сделать. Я не видела даже его портрета.
Впереди восседала в кресле пышнотелая дама, закутанная с ног до головы в медовые соболя. Рядом стояли несколько молодых сеньоров. Как на подбор, черноволосые, темноглазые, с правильными чопорными лицами. Казалось, старшему из них было никак не больше девятнадцати. Остальные четверо — младше. Самому маленькому, пожалуй, и вовсе миновало лет восемь… По тому, как все они были похожи, можно было смело судить о родстве и сильной крови. Я точно знала, что герцог Кальдерон де ла Серда был старше меня. Значило ли это, что на ступенях его не было? Я не понимала: радоваться или огорчаться. Он даже не вышел встретить свою жену?
Но личность важной дамы в соболях не вызывала никакого сомнения — мать моего мужа, моя… свекровь. И судя то тому, что сегодня происходило, я поняла яснее ясного: просто не будет.
Глава 2
Я остановилась у подножия лестницы, поклонилась, как могла изящнее. Но вышло скверно. Мои промокшие ноги давно замерзли и начали неметь, а губы наверняка были синими. Я и без того после долгой дороги и вынужденной прогулки выглядела не лучшим образом, а с такой грацией, и вовсе представляла собой жалкое зрелище. Цепкий взгляд этой женщины подмечал все мелочи. И очевидные, и скрытые. Никакого сомнения. Казалось, будто меня прилюдно раздевали и придирчиво рассматривали, в надежде отыскать изъян. Много изъянов… Очень… много изъянов.
Заговорить первой я не решилась — сочтут грубостью. Я должна соблюдать этикет и проявить учтивость, как к матери. И простоять на холоде ровно столько, сколько потребуется. Если в сеньоре де ла Серда есть хоть немного милосердия, она не станет держать меня на улице.
Если…
Висело многозначительное молчание. Начинало казаться, что я выгляжу настолько нелепо и неуместно, что все вокруг глубоко шокированы. Наконец, толстуха пошевелилась в своих мехах:
— Добро пожаловать в Кальдерон, мое дорогое дитя. Надеюсь, дорога не слишком утомила вас.
Я не ожидала, что у такой грузной почтенной дамы окажется настолько молодой приятный голос. Будто за нее говорил кто-то другой, спрятавшийся за спинкой кресла.
Я сцепила зубы, которые уже стучали от холода:
— Совсем немного, сеньора. Благодарю. Любая дорога утомительна. Это неизбежно.
Она мило улыбнулась и подалась вперед, придерживая маленькой изящной рукой роскошные меха у ворота:
— Прошу называть меня матушкой, дорогая, как и подобает невестке.
Я снова поклонилась:
— Я сочту это за честь, матушка.
С языка соскочило скверно, будто ободрало. Но я знала, что смогу привыкнуть. Мачеху я тоже называла матушкой. Иногда слово — это просто слово без особого смысла. Набор звуков. Тогда его произносить несложно. Значение имело лишь то, что в него вкладываешь.
— Так подойдите же, дитя мое, и примите мой материнский поцелуй.
Медлить было нельзя ни мгновения, иначе свекровь сочтет себя глубоко оскорбленной. Я придержала юбки и поднялась по ступеням на верхнюю площадку лестницы. Снова поклонилась прямо перед креслом:
— Матушка…
Та не без усилий приподнялась и чмокнула меня в лоб. И меня окатило облаком приторных духов. Я только теперь заметила, что у этой женщины были необыкновенные янтарно-медовые глаза, под стать ее богатым мехам. Дивные глаза. Какие же дивные…
— Добро пожаловать, дочь моя. — Она втиснулась обратно. — Я непременно хочу принести вам извинения за оплошность наших слуг. Все, кто доставил вам неудобства, разумеется, будут наказаны. Слуг всегда надо держать в узде — только тогда будет толк. А чуть проявишь слабину, — и выходит сплошной бардак, за который всегда краснеть господину. Ведь вы согласны?
Я кивнула:
— Разумеется. Слуги — лицо благородного дома. Оно должно быть безупречным.
Свекровь удовлетворенно закивала и даже улыбнулась, обнажая великолепные белые зубы:
— Вот и славно… Как же славно, что вы меня понимаете. Теперь я вижу, что мы найдем с вами общий язык, как нельзя лучше. Дитя мое, сейчас я непременно должна представить вам моих сыновей. Надеюсь, в каждом из них вы всегда найдете искреннее братское участие.
Я смиренно склонила голову:
— Я в этом не сомневаюсь, матушка.
Мои надежды не оправдались — она намеревалась держать меня на морозе, хоть в том не было никакой нужды. Для всех этих расшаркиваний вполне можно было зайти в дом. Она не могла не понять, что я продрогла.
Сеньора де ла Серда посмотрела на старшего:
— Леандро. Мой второй сын. Носит титул графа Аро, пожалованный его величеством. Он уже помолвлен с девицей Тельес-и-Сора. Свадьба должна состояться через год.
Леандро выступил вперед на шаг, изящно поклонился, стянув широкополую шляпу со смоляных волос, и кольнул черным наглым взглядом:
— Добро пожаловать… дорогая сестрица.
Мальчишка был высок, красив, впрочем, как и все братья. И если мой муж тоже унаследовал семейные черты, можно было надеяться, что он, хотя бы, окажется весьма недурен.
— Мануэль и Рамон. Они еще не удостоились титулов. Но все, разумеется, еще впереди.
Я только теперь заметила, что эти двое — близнецы, похожие, как две капли воды. Лет семнадцати. На хорошо очерченных подбородках у обоих пробивалась маленькая козлиная бороденка. Отец тоже носил такую. Оба поклонились, обшарили меня взглядами, потом переглянулись и без стеснения ухмыльнулись друг другу.
— Керро. Подает