– Четыре пива, – подытожил ван Эффен. – Васко, не будешь ли ты так любезен…
Васко встал и вышел из кабинки.
Аньелли спросил:
– Вы давно знаете Васко?
Ван Эффен задумался.
– Уместный вопрос. Два месяца. А почему вы спрашиваете?
Ему хотелось знать, задавали ли они тот же вопрос Васко.
– Так, праздное любопытство.
Ван Эффен подумал, что Аньелли не тот человек, который будет задавать вопросы из праздного любопытства.
– Стефан Данилов – это ваше настоящее имя?
– Конечно нет. Под этим именем меня знают в Амстердаме.
– Но вы действительно поляк? – деловито спросил по-польски старший мужчина, голос которого вполне соответствовал его внешности среднего юриста или бухгалтера.
– За мои грехи. – Ван Эффен поднял брови. – Это вам, наверное, Васко сказал?
– Да. Где вы родились?
– В Радоме.
– Я знаю этот город, хотя и не очень хорошо. Довольно провинциальный городишко, по-моему.
– Я слышал что-то в этом роде.
– Слышали? Но вы же там жили!
– Четыре года. А в четыре года любой провинциальный город кажется центром вселенной. Мой отец, печатник, уехал оттуда в поисках работы.
– Куда?
– В Варшаву.
– Ага!
– Сами вы ага! – раздраженно сказал ван Эффен. – Вы так говорите, словно вы знаете Варшаву и пытаетесь проверить, знаю ли ее я. Почему, я не могу понять. Вы часом не юрист, господин… не знаю, как вас зовут?
– Падеревский. Я юрист.
– Падеревский. Имя, надо полагать, вымышленное. За это время могли бы придумать что-нибудь и получше. Я прав, не так ли? Юрист! Не хотел бы я, чтобы вы меня защищали. Следователь из вас никудышный.
Аньелли улыбнулся, а Падеревский – нет. Он поджал губы, потом резко спросил:
– Вы, конечно, знаете дворец с оловянной крышей?
– Конечно.
– Где он находится?
– Господи! Да что у нас здесь, инквизиция? А, спасибо! – Ван Эффен взял кружку с подноса, который принес в их кабину официант, пришедший следом за Васко, и поднял ее. – Ваше здоровье, господа! Дворец, которым вы так интересуетесь, господин, э-э, Падеревский, находится рядом с Вислой, на Гданьской набережной возле Шлёнско-Домбровского моста. – Он отпил немного пива. – Если он не переехал, конечно. Я не был там несколько лет.
Падеревского его замечание нисколько не позабавило.
– Дворец культуры и науки?
– На Площади парадов. Он слишком велик.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, он слишком велик для того, чтобы его могли перевезти в другое место. Две тысячи триста комнат – это слишком много. Это просто монстр. Его еще называют свадебным тортом. Но, конечно, у Сталина был дурной вкус в архитектуре.
– У Сталина? – спросил Аньелли.
– Это его личный дар моим и без того многострадальным соотечественникам.
«Значит, Аньелли тоже говорит по-польски», – подумал ван Эффен.
– Где находится этнографический музей?
– В Варшаве такого музея нет. Он находится в Млочинах, в десяти километрах к северу от столицы. – Голос ван Эффена стал таким же резким, как голос Падеревского. – А где находится Ника? Вы не знаете? А что такое Ника? Тоже не знаете? Любой житель Варшавы знает, что так называют монумент «Героям Варшавы». Чем знаменита улица Заменхофа?
Падеревский чувствовал себя все более и более неуютно. Он ничего не ответил.
– Монумент памяти в гетто? Я говорил вам, Падеревский, что юрист из вас никудышный. Любой компетентный юрист, выступающий в качестве защитника или обвинителя, составляет резюме. Вы этого не сделали. Вы не настоящий юрист. Я совершенно уверен, что вы никогда не были в Варшаве, а просто провели час за изучением газеты или путеводителя. – Ван Эффен положил руки на стол с таким видом, словно собирался встать. – Мне кажется, господа, что мы можем больше не задерживать друг друга. Одно дело – отдельные вопросы, и совсем другое – унизительный допрос, проводимый некомпетентным человеком. Я не вижу основания для взаимного доверия, и, если совсем честно, мне не нужны ни ваши деньги, ни работа. – Он поднялся. – Всего хорошего, господа!
Аньелли протянул руку. Он не коснулся ван Эффена, просто жестом удержал его.
– Пожалуйста, сядьте, господин Данилов. Возможно, Хельмут и в самом деле переусердствовал. Но разве вам доводилось видеть юриста, который не был бы чрезмерно подозрителен? Хельмут и я, мы оба заподозрили не того человека. Как вы догадались, Хельмут действительно был в Варшаве только один раз, в качестве туриста. Лично я не сомневаюсь, что вы нашли бы дорогу в Варшаве с завязанными глазами.
У Падеревского был такой вид, словно ему хотелось провалиться сквозь землю.
– Это ошибка. Просим нас извинить.
– Хорошо. – Ван Эффен сел и выпил еще пива. – С этим уладили.
Аньелли улыбнулся. «Он почти наверняка двуличный негодяй, – подумал ван Эффен, – но не лишенный обаяния и достаточно убедительный».
– Теперь, когда вы доказали ваше моральное превосходство, я могу признаться, что мы нуждаемся в вас больше, чем вы в нас.
«Только бы не переиграть», – сказал себе ван Эффен, улыбаясь ему в ответ.
– Должно быть, вы в отчаянном положении. – Он заглянул в кружку. – Васко, ты не мог бы высунуть голову из кабинки и подать сигнал SОS?
– Конечно, Стефан, – ответил Васко, на лице которого было написано нескрываемое облегчение.
Он сделал то, о чем его просили, и сел на место.
– Больше никаких допросов, – заверил Аньелли. – Я перейду прямо к делу. Ваш друг Васко рассказал нам, что вы кое-что понимаете во взрывах.
– Васко не отдает мне должного. Я очень много знаю о взрывах. – Ван Эффен укоризненно посмотрел на Васко. – Никогда бы не подумал, что ты станешь обсуждать друга – это я, Васко, на случай, если ты забыл, – с незнакомыми людьми.
– Я и не обсуждал. То есть обсуждал, конечно, но я всего лишь сказал, что знаю подходящего человека.
– Ничего страшного. Как я уже сказал, я понимаю толк во взрывах. Умею обезвреживать бомбы. Умею также гасить взрывами пожары на буровых. Но вы бы не стали мной интересоваться, если бы у вас были проблемы с буровыми. Вы бы просто позвонили в Техас, где я учился своему ремеслу.
– Никаких пожаров на буровых, – снова улыбнулся Аньелли. – Но обезвреживание бомб – это другое дело. Где вы учились столь опасному ремеслу?
– В армии, – коротко ответил ван Эффен, не уточняя, в какой именно.
– Вы действительно обезвреживали бомбы?
В голосе Аньелли прозвучало искреннее уважение.
– И немало.
– Должно быть, вы хороший специалист.
– Почему вы так решили?
– Потому что вы здесь.
– Я действительно хороший специалист, и к тому же везучий. Потому что даже для хорошего специалиста любая бомба может стать последней. Немногие саперы благополучно выходят на пенсию. Однако я уверен, что необезвреженных бомб у вас не больше, чем горящих буровых. Значит, речь идет о взрывах. Экспертов по взрывам в Голландии не так уж мало. Стоит только свистнуть. То, что вы решили обратиться ко мне с такими предосторожностями, означает одно: вы занимаетесь незаконной деятельностью.
– Это так. А вы ею никогда не занимались? Никогда ни в чем таком не участвовали?
– Все зависит от того, кто определяет, что законно, а что нет. Определения некоторых людей отличаются от моих, и они желают подискутировать со мной по этому вопросу. Подобные поборники справедливости порой очень утомительны. Вы же знаете, как говорят британцы: закон – это кость в горле. – Ван Эффен задумался. – По-моему, неплохо сказано.
– Вы довольно свободно это трактуете. Позвольте задать деликатный вопрос: эти нелюбимые вами дискуссии как-то связаны с тем, что вы поселились в Амстердаме?
– Позволяю. Связаны. Что вы хотите, чтобы я для вас взорвал?
Аньелли поднял брови:
– Ну и ну! Вы довольно прямолинейны. И почти столь же дипломатичны.
– Это ваш ответ? Эксперт по взрывам годится только для одного – чтобы взрывать. Вы желаете, чтобы я что-нибудь взорвал? Да или нет?
– Да.
– Тут есть два момента. Я могу взрывать банки, суда, мосты и тому подобное и при этом гарантирую, что вы будете довольны моей работой. Но я не стану участвовать в том, что приведет к увечьям или тем более смерти людей.
– Ну, этого мы не стали бы от вас требовать. Это я вам гарантирую. Второе?
– Без лести скажу вам, господин Аньелли, что вы умный человек. Очень умный, как мне кажется. Такие люди обычно