Этюд второй
Об одном эпизодическом герое
Удивительный роман. О родителях главных героев или немного, или полное молчание. А о таких эпизодических участниках, как няня или Зарецкий, порой бесконечно много. Зарецкий, который появляется в романе в качестве секунданта на дуэли, удостоился целых пяти строф:
Вперед, вперед, моя исторья!
Лицо нас новое зовет.
В пяти верстах от Красногорья,
Деревни Ленского, живет
И здравствует еще доныне
В философической пустыне
Зарецкий, некогда буян,
Картежной шайки атаман,
Глава повес, трибун трактирный,
Теперь же добрый и простой
Отец семейства холостой,
Надежный друг, помещик мирный
И даже честный человек:
Так исправляется наш век!
Бывало, льстивый голос света
В нем злую храбрость выхвалял:
Он, правда, в туз из пистолета
В пяти саженях попадал,
И то сказать, что и в сраженье
Раз в настоящем упоенье
Он отличился, смело в грязь
С коня калмыцкого свалясь,
Как зюзя пьяный, и французам
Достался в плен: драгой залог!
Новейший Регул, чести бог,
Готовый вновь предаться узам,
Чтоб каждым утром у Вери
В долг осушать бутылки три.
Бывало, он трунил забавно,
Умел морочить дурака
И умного дурачить славно,
Иль явно, иль исподтишка,
Хоть и ему иные штуки
Не проходили без науки,
Хоть иногда и сам впросак
Он попадался, как простак.
Умел он весело поспорить,
Остро и тупо отвечать,
Порой расчетливо смолчать,
Порой расчетливо повздорить,
Друзей поссорить молодых
И на барьер поставить их,
Иль помириться их заставить
Дабы позавтракать втроем,
И после тайно обесславить
Веселой шуткою, враньем.
Sed alia tempora! Удалость
(Как сон любви, другая шалость)
Проходит с юностью живой.
Как я сказал, Зарецкий мой,
Под сень черемух и акаций
От бурь укрывшись наконец,
Живет, как истинный мудрец,
Капусту садит, как Гораций,
Разводит уток и гусей
И учит азбуке детей.
Он был не глуп; и мой Евгений,
Не уважая сердца в нем,
Любил и дух его суждений,
И здравый толк о том о сем.
Он с удовольствием, бывало,
Видался с ним, и так нимало
Поутру не был удивлен,
Когда его увидел он.
Тот после первого привета,
Прервав начатый разговор,
Онегину, осклабя взор,
Вручил записку от поэта.
К окну Онегин подошел
И про себя ее прочел.
И далее…
То был приятный, благородный,
Короткий вызов, иль картель:
Учтиво, с ясностью холодной
Звал друга Ленский на дуэль.
Онегин с первого движенья,
К послу такого порученья
Оборотясь, без лишних слов
Сказал, что он всегда готов.
Зарецкий встал без объяснений;
Остаться доле не хотел,
Имея дома много дел,
И тотчас вышел; но Евгений
Наедине с своей душой
Был недоволен сам собой.
И вот, наконец, место эпизода в романе! Он, Зарецкий, представитель неписаного кодекса, его участие определило тот факт, что Онегин не отказался от дуэли. По крайней мере, объяснение Онегина логически выглядит так:
К тому ж – он мыслит – в это дело
Вмешался старый дуэлист;
Он зол, он сплетник, он речист…
Конечно, быть должно презренье
Ценой его забавных слов,
Но шепот, хохотня глупцов…»
И вот общественное мненье!
Пружина чести, наш кумир!
И вот на чем вертится мир!
Зарецкому Пушкин уделяет столько внимания, во-первых, потому, что его существование в романе объясняет причину СОСТОЯВШЕЙСЯ дуэли больше, чем поведение ее участников – Онегина и Ленского. Дуэль между друзьями не должна была состояться, если бы не Зарецкий! Опять зловещая тень страны, которая главный герой романа. И ее, страны, герои попадают в те обстоятельства, которые диктуются со стороны, свыше. Всей системой света, нравов и заблуждений.
Во-вторых, Зарецкий более историчен, чем главные герои. Он не из «Германии туманной», не из патриархально-провинциальной семьи, не питерский денди.
Он плоть от плоти и кровь от крови российской истории. И также символ общественного мнения. Вот вам и эпизод!!!
Этюд третий
Дуэльный
Ясно, кто и что заставило Онегина не отменить дуэль. Существование Зарецкого.
Но почему Ленский не отказывается от дуэли с другом? Ведь он приехал к своей Ольге за день перед дуэлью и увидел, что Ольга его любит, что не придала никакого значения событию на именинах. И теперь Ленский: «он весел, он почти здоров». Вот это пушкинское «почти здоров» предельно глубоко и примечательно-остроумно. Почему? Читаем:
Он мыслит: «Буду ей спаситель.
Не потерплю, чтоб развратитель
Огнем и вздохов и похвал
Младое сердце искушал;
Чтоб червь презренный, ядовитый
Точил лилеи стебелек;
Чтобы двухутренний цветок
Увял еще полураскрытый».
Все это значило, друзья:
С приятелем стреляюсь я.
Восемь строчек – опять больная поэзия Ленского, а две последние возвращают нас к Ленскому, который совсем недавно, выпивая «еще полстакана» дома у Онегина, рассказывает: «ах, что за плечи» у Ольги, «что за грудь». Так все же «лилеи стебелек» или развитая, чувственная девушка, все прелести которой видит и ценит Ленский?
Эти и многие другие пушкинские тонкости можно изучать и замечать всю жизнь.
И, конечно, описание смерти Ленского в четырех ипостасях.
Первая ипостась. Авторское описание, романтическое.
Пробили
Часы урочные: поэт
Роняет молча пистолет,
На грудь кладет тихонько руку
И падает. Туманный взор
Изображает смерть, не муку.
Так медленно по скату гор,
На солнце искрами блистая,
Спадает глыба снеговая.
Вторая ипостась. Как Ленский описал бы свою смерть в собственных стихах, ироническая.
Дохнула буря, цвет прекрасный
Увял на утренней заре,
Потух огонь на алтаре!..
Третья