Отставить Бенни Хилла.
Я снял трубку и набрал первый попавшийся на ум номер — «полста, полста, два». [3] Телефон ожидаемо показал мне фигу. Что делаем дальше? Кладем трубку, демонстративно хлопаем себя по карманам, выходим наружу и спрашиваем у прохожего (А чего я ждал, по-вашему? Пока рядом кто-то появится):
— Монетки позвонить не дадите?
Прохожий, мужчина средних лет, в клетчатой рубашке и серых брюках, достал из кармана несколько монет и протянул одну из них мне:
— Держи.
— Спасибо огромное!
Я заскочил в будку. Снял трубку и взглянул на свои первые, честно выпрошенные, деньги в этом мире.
Небольшой серебряный кругляшок, чуть поменьше рублевой монеты (российской рублевой монеты), где-то с полтинник. В центре — восьмигранник с крупными квадратно-кривоватыми цифрами «15», окруженными тремя чахлыми колосками. Под восьмиугольником — цифры «1095». С обратной стороны: уже знакомый советский герб с пентаграммой и квадратные буквы «ОРС».
Отлично. Начало положено. Еще немного — и я смогу накопить на «запорожец».
Через полчаса чеса «дайте-монетку-позвонить» я стал счастливым обладателем суммы в полтора рубля, выраженной в десятке пятнадцатикопеечных монеток. Как бы теперь выяснить, много это или мало?
— Почем пирожки, тетенька?
— С мясом — рубль, с картошкой, капустой, повидлом — сорок копеек.
Корок сопеек?[4] Мдя. Вот и весь сказ. Все мое с трудом выпрошенное богатство: полтора пирожка с мясом или четыре — с другой начинкой. Три: на четыре не хватит.
— Давайте один с картошкой, один с капустой и один с повидлом.
Получив на сдачу медный пятачок, с двумя чахлыми колосками, пузатой пятеркой и квадратными «ОРС» на обороте, я, не отходя далеко, съел все три пирожка. Желудок удовлетворенно уркнул и потребовал пить. Мой взгляд прошелся по окрестностям пирожковой площади и уткнулся в низенькую постройку синего цвета. С вывеской «Пиво. Воды». Та-ак… Мозг, освобожденный от необходимости поиска еды, тут же выдал одну комбинацию. Не самую законную, но позволявшую получить чуть больше денег, чем телефонное попрошайничество.
«У павильона "Пиво-воды, стоял советский постовой…».
Постового никакого не было, я открыл дверь.
Запах, рванувшийся изнутри, чуть не сбивал с ног: смесь ядреного табачного дыма, пивного «аромата» и соленой рыбы.
Шалман, конечно, еще тот: несколько столов, за которыми попивают пиво из кружек люди различной степени потрепанности. Ага… Вижу цель. Я подошел к прилавку, за которым скучала тетя в белом халате. Халат, кстати, был действительно белым, входя в противоречие с представлением о советских буфетчицах, как о жирных тетках в грязных халатах. Данная конкретная женщина была вполне себе ничего. Хотя и стройной ее, конечно, не назовешь.
— Вода газированная?
— Десять копеек.
— А с сиропом?
— Сиропа нет.
— Два стакана.
Кто это, интересно бы знать, умудрился выхлебать весь сироп? Или его сюда просто не завозят, учитывая контингент?
Подхватив два стакана и мокрую сдачу, я двинулся к дальнему столу, за которым находилась намеченная жертва.
Мужчина, лет так сорока с хвостиком. На вид чуть поприличнее здешних завсегдатаев, пузатый как арбуз, в белой рубашке и сером расстегнутом пиджаке, хоть и без галстука. На столе перед ним лежала белая шляпа и кучка очистков от рыбы на расстеленной газете. В данный момент пузатый товарищ был занят тем, что медленно чистил очередную воблу, попутно прихлебывая из пивной кружки. Медленно не потому, что аккуратно, а потому, что кружка пива была далеко уже не первой.
— Привет, — я брякнул свои стаканы на стол, деревянный, выкрашенной той же синей краской, что и сама пивнуха снаружи.
Пузан поднял мутноватый взгляд, неторопливо и обстоятельно кивнул и продолжил чистку рыбы. Сверху над ним покачивалась бумажная полоска, к которой прилипли черные точки мух и недовольно жужжащая оса.
— Ершан, — протянул я руку. Как-то я уже привык к этому имечку.
— Жанар, — новый знакомый подумал, — Паланович.
— Чего грустим, Жанар Паланович?
Тот тяжело вздохнул.
— Неужто жена?
Ага, угадал.
Через некоторое время, которое прошло в рассказах о женском коварстве (с Жанара — рассказы, с меня — сочувствие), мы уже были чуть ли не лучшими друзьями. Действительно, все упиралось в жену. Если быть точнее, даже в жен, которые не понимают, не ценят и не отпускают мужей отдохнуть и расслабиться душой. В связи с чем бедный Жанар дует пиво в одиночестве, так как дружков не пустили жены, а он сам тихонько сбежал и теперь боится, что по возвращению его ждет скандал.
— Еркам, а чего это ты не пьешь? — наконец-то заметила внимательная жертва феминизма.
Был я уже для него и Ершаном, и Еркамом, и Ерилом, и даже Маркатом. Мне-то какая разница?
— Деньги забыл, — беззаботно махнул я рукой.
— Не дело… Возьми себе… И мне… Угощаю… — язык моего собутыльника — сокружечника? — уже начал заплетаться.
Клиент созрел.
Созревший Жанар выудил из бокового кармана пиджака кошелек, такой, знаете, черный мешочек, с блестящими шариками защелки, и шлепнул по столу купюрой.
— Возьми себе! И мне… Тоже…
Я проследил за кошельком. Ага. Вернулся в тот же боковой карман. И деньги там еще остались.
Ну да, ну да, вы все поняли правильно. Я собирался влезть в карманы пьяному. Да, это плохо и никогда так не делайте, потому что это воровство, а воровство — это преступление. Но, к сожалению, для меня другого выхода сейчас нет. К тому же, как говорил дядя Стэн «Когда рядом нет полиции — все законно». [5]
Покрутив в руках выданные средства — червонец, не красный советский, а невразумительный серо-синий, с надписью «Десять рублей» и портретом товарища Афосина, мрачно смотревшего куда-то в бок.
— Две пива и рыбы.
— Темнеет уже, собирались бы вы.
— Последние.
Я подхватил кружки в одну руку, другой подцепил воблу, сгреб сдачу к себе в карман (да, я мелкий воришка), и двинулся к столику.
Кружки здесь, кстати, чуть отличались от привычных советских. Они были какими-то более пузатыми, и вместо четких узких граней обладали более широкими и смазанными. Ну, по крайней мере, можно было быть уверенным, что в них влезет поллитра пива. А то