Эта речь меня ни капли не тронула. Все эмоции Линя, его игра на чувствах и попытка возбудить во мне сопричастность ломались об один простой факт: о подброшенную в Вейдаде бомбу.
Если так посудить, я хотел бы остаться вне конфликта вместе с теми, кто никак к нему не причастен. Я с удовольствием посидел бы на трибунах арены вместе с другими подростками и посмотрел, как на песке сражаются Линь, Свен Дэй и такие же хитрые интриганы из школы Небесного гнева. За свои поступки необходимо отвечать самим, а не выставлять вместо себя молодых парней, едва достигших ранга пробуждения.
— Может, так, — пожал я плечами. — Но в тот момент я смотрел в глаза людям, а не врагам. Они не были чудовищами. Просто мальчишки, которых научили, где враг и спустили, как псов с поводка.
— Они убивали и убивают наших! — Линь снова повысил голос, даже не пытаясь скрыть всплеск гнева. — Мальчишки, говоришь? Эти мальчишки позавчера сожгли деревню за рекой, и если бы ты не пропускал вечерние беседы с леди Цин, ты был бы в курсе всех зверств! Они…
Дальше пропускаю мимо ушей — ничего интересного.
Я мог бы спросить, говорят ли на собраниях леди Цин и о наших зверствах, но предпочел промолчать. Практик, на которого не действуют пропагандистские речи, это одно. Стремительно растущий в силе практик, умеющий смотреть на ситуацию нелицеприятно и открыто сомневающийся в авторитете и словах руководства, совершенно другое.
Сомнений в правильности своего поступка у меня не было. Я защитил себя, остановил практиков, и теперь парни будут копить золото на целителя, который вырастит для них новую кисть. Будет еще лучше, если они еще и вернутся в школу и будут находиться там до конца этого никому не нужного конфликта.
— Думаю, я сделал достаточно, — говорю, дождавшись, пока мастер выдохнется.
— Нет! Недостаточно! — Линь встал и нервно прошелся по комнате домика. — Когда ты щадишь волка, он возвращается за ягнёнком. Скольких ещё ты отпустишь, чтобы наши люди, твои собратья, и дальше умирали?
— Скольких мне нужно убить, чтобы это изменилось? — спросил я спокойно. — Мастер, давайте не будем разводить патетику. Я не буду убивать детей.
Линь обернулся ко мне. По лицу мастера пробежала короткая судорога. Он смотрел на меня со злостью, с искренней злостью, а потом произнёс сдавленно:
— Я похоронил уже троих старших учеников. И девять адептов. Ты понимаешь все горе, стоящее за этими числами? Одного я знал с тех пор, как ему исполнилось девять. Я видел, как он шел по ступеням закалки, я помню каждую. Я помню, как он уходил в патруль и не вернулся из него. Ты скажешь мне, что после этого их надо щадить?
— Я думаю, что в Вейдаде от пепельной лихорадки погибло гораздо больше людей. Я не имею в виду какую-нибудь глупость, не говорю, мол, надо бы сравнять счет, чтобы было честно. Но если есть возможность решить дело мирно, я бы хотел мира.
— Мы непричастны к эпидемии в Вейдаде, — отрубил Линь.
— Ну разумеется, — с готовностью киваю.
Повисла тишина. Линь отвернулся от меня, пробежал взглядом по бумагам на столе, пошевелил в воздухе пальцами.
— Знаешь, кто ты? — наконец произнёс он устало. — Проблема. Ты талантливый и сильный практик, смотришь на мир неординарно. Возможно, ты лучший, который появлялся в секте за последние сто лет. Также возможно, ты слишком хорош для нашей секты и тебе место где-нибудь в столице, где ты будешь блистать и добьешься куда большего, чем можем тебе предложить мы. Но у тебя есть ряд качеств, которые в данный конкретный момент делают тебя проблемой. Ты слишком своевольный, это раз. Считаешь себя слишком умным, чтобы просто слушать своих мастеров и просто выполнять приказы. Это два.
— Пока я могу выбирать — я буду выбирать милость. Лучше я буду рубить кисти только тогда, когда не будет другого выбора, чем целенаправленно резать глотки, — тут мне в голову пришла интересная мысль, которую я сразу же и озвучил. — Мастер Линь, вот вы знаете, почему те, кто коснулся таблички императора, постепенно превращаются в чудовищ?
— Буду рад, если ты просветишь, — совсем не радостным голосом сказал мастер Линь. Похоже, старик и сам готов сменить тему.
— Каждому человеку, который обрел эту силу, дается некий «подарок» — способность за краткие сроки стать существенно сильнее, пожертвовав своей человечностью. Я не из тех, кто польстился на этот бонус; я не использую его напропалую, чтобы стать сильнее. Я понимаю, что сперва ты говоришь себе «он враг, его можно убить», а потом рамки морально допустимого становятся еще гибче: ты убиваешь его приятелей, чтобы не оставлять за спиной врагов, а потом жжешь деревни с мирными жителями, потому что в подвалах могут таиться враги. Не стоит убеждать меня в том, что убийства практиков школы — благо. Я изо всех сил стараюсь сохранить в себе человечность.
* * *
Вечер принёс с собой ещё одно занятие. Затолкав в кармашки на поясе пару экспериментальных зелий, я направился в подвал к дракону. Апелий шагал рядом, оживлённо болтая обо всём подряд. Его голос эхом разносился по улочкам секты, потом — по каменной лестнице, пока мы спускались в подвал и по тесным коридорам. Я невольно поморщился — Апелий стал слишком болтлив, особенно когда дело касалось дракона.
— Ты не представляешь, как он вымахал! — восторженно рассказывал приятель. — Вырос на целую ладонь за пару дней, не меньше. И энергия в нём кипит! Думаешь, твои зелья и правда сделают его сильнее? А что, кстати, они сделают?
Я чуть вздохнул, мысленно перебирая ингредиенты. Использовал я только то, что росло в лесу, на острове и запас Кровавого плюща. Чего-то сверхъестественного от такого сочетания добиться было невозможно, но редкие зелья я сделал, и не потратил ни копейки.
— Сделают сильнее, выносливее, — размыто ответил я.
Апелий удовлетворенно кивнул и продолжил что-то говорить. Однако я уже перестал слушать его болтовню: из глубины подвала донеслось тихое урчание и едва различимые шорохи.
Наконец мы вошли в комнату. Совсем недавно здесь был склад старого хлама: сломанные стулья, выброшенные шкафы и груды ненужной одежды. Теперь же помещение выглядело совсем