— А он артефакты снять не желает? — хмыкнул я.
— Ты — менталист! — буквально сплюнул Ыблан.
— Господи есаул желает оставить защитные артефакты, в связи с особенностью вашего Дара.
— А я желаю оставить доспех, — оскалился я. — Это личное оружие.
— И всё же я настаиваю…
— Продажная шваль, — перебил я. — Можешь выйти на дуэль за мои слова. Хоругвь! Внимательно смотрите, возможно придётся давать показания.
Вызывать меня унтер не стал, хотя делал страшное лицо… На которое мне плевать. «Да», дуэль с менталистом действительно содержала в кодексе «поблажки». Но, при этом, «раздевать» менталиста перед боем — это уже не просто «подыгрыш» противнику. А именно продажность, что я унтеру и сказал.
— Напоминаю, господа: убийство на дуэли во время войны — преступление. Убийцу ждёт трибунал, — выдал унтер. — Начинайте!
Ыблан пригнулся… выхватил пистолет и застрочил по мне! Видимо для него «трибунала» не существовало. Впрочем, доспех был не единственным моим средством защиты, так что пули просто повисли в воздухе, опав на землю. Ыблан судорожно стал менять магазин, оря:
— У него артефакт работает! Колдун!
Имея в виду то, что часть его пуль были «противоэфирными». Ну а что я укрыт техническим щитом — мозгов понять ему не хватило. Впрочем, это его проблемы, хмыкнул я, вытаскивая пистолет.
— Я твою маму имел, колдун! — выругался Ыблан.
— Сообщи об этом Мечникову, — хмыкнул я, выпуская три пули: в ступню, колено и подставленную из-за разворота от попадания жопу.
Артефактная защита вспыхнула почти нестерпимым светом… что не остановило пули. И Ыблан завывая повалился на землю.
— Я жду, — сообщил я унтеру.
— Шайтан… сука! — завывал Ыблан на земле.
— А ты заткнись, у тебя ещё есть целые конечности, — бросил я этому типу. — Унтер, я не слышу оглашения победителя. Или мне продолжить?
— Что у вас за пули⁈
— Не ваше дело. Формат дуэли с «тем, что на поединщиках» и без того нарушен ВАМИ в мой адрес. Кто победитель⁈
— Вы… граф. Я вызываю медиков.
— Вызывайте. И помните — у меня одиннадцать благородных очевидцев, — хмыкнул я.
Впрочем, вызывать военных жандармов унтер не стал — на это ума ему хватило. Ыблана забрали медики, а наша хоругвь направилась в казарму.
А я задумался на тему того, что что-то серьёзно не так в Империи. Потому что всяко бывало… Но если в воюющей армии творится такое — это уже не звоночек, а гонг…
Впрочем, пусть этим занимаются те, кому положено. Я и без того отдаю Империи намного больше, чем ей должен. И раньше, и сейчас.
А завтра нас ждёт задание… с которым я ещё не познакомился, хмыкнул я, хлопая по карману с конвертом.
Глава 2
Канцелярия управления Имперским Благочинием Приморской Губернии, Владивосток
Премьер-майор Имперского Благочиния задумчиво разглядывал уже третий рапорт. Все три касались одного вольноопределяющегося Дворянского Ополчения, и все три подразумевали единственный вердикт: дезертирство. Времена, когда за одно подобное слово могли обезглавить, давно прошли, но даже сейчас аристократу, а тем более — дворянину подобное обвинение могло принести массу неприятностей… Да и казнь, если суд докажет злое умышление против Империи.
При этом отношение к Дворянскому Ополчению было… сложным. Тайные циркуляры из Новгорода предписывали дать «повариться в своём котле» аристократам, призванным на службу. Что приводило к массовому уклонению от службы, покрываемому запуганными или подкупленными хорунжими. Продвижением в звании вольноопределяющихся, подкупленными чинами Имперского подчинения в Дворянском Ополчении.
И даже, как было известно Камилу Илларионовичу, оказание военной поддержки представителям Ополчения «без спешки, лишь в случае сильнейшей нужды». Выводы из этого были прозрачными: в Новгороде посчитали, что текущее количество аристократов обременительно для Империи. Причины… о них премьер-майор догадывался, но как разумный человек — молчал. И даже в мыслях не позволял себе осуждать или одобрять циркуляры высокого начальства.
Однако некий хорунжий Мехов, менее чем за сутки пребывания в должности, умудрился направить три рапорта, долженствующие быть рассмотренными Имперским Благочинием, по Закону Империи…
— Ваша милость, вам депеша! — вдруг раздалось от секретаря, имевшего право заходить без стука.
— Только не говори, что опять рапорт, — позволил себе слегка улыбнуться Камил Илларионович.
— Как прикажете, ваша милость, промолчу!
— Неужто опять от Мехова?
— С вашего позволения, ваша милость…
— Да этот хорунжий, похоже, прибыл сюда воевать пером, заваливая Канцелярию рапортами! — фыркнул премьер-майор. — Давай уж, ознакомлюсь.
Прочитав четвёртый рапорт Камил продолжил размышлять. Все рапорты были юридически безупречными, обоснованными, требовали реакции… Но находились в некотором противоречии с тайными циркулярами. При этом, как прекрасно знала Канцелярия, рапорты хорунжий Мехов, при рождении Марк Мечников, направлял на своего отца и главу рода Мечниковых.
И была бы хоть малейшая неточность в рапорте — Камил бы отказал, поставив резолюцию «сведение личных счётов», но… Неточностей не было. Все рапорты апеллировали к Имперским Законам, Уставу… И что делать — непонятно. Хотя, попробую-ка я связаться и поговорить с этим хорунжим. Возможно, это просто обиженный мальчишка, подкованный в бюрократии. А то и слепое орудие чьих-то интересов.
Маловероятные варианты, но связаться, всё же, стоит. Так что Камил поправил мундир и направил видеовызов этому Мехову. Впрочем, ответ был голосовым… Точнее молчаливым. Трубку Мехов явно снял, но ожидал, когда позвонивший представится.
— Премьер-майор Имперского Благочиния Синев Камил Илларионович, — казённым голосом произнёс Камил. — Хорунжий Мехов, имею к вам разговор относительно поданных вами рапортов в адрес вольноопределяющегося Мечникова.
— Угу, — последовал вопиющий в свой наглости ответ… к которому не придерёшься, как ни старайся.
— Хорунжий Мехов, вы понимаете, что направляете рапорты в адрес благородного человека?
— Нет.
— В смысле «нет»? — начал раздражаться Камил.
— Ваше утверждение, выполненное в виде вопроса, не является ни правдой, ни истиной. Рапорты направлены в адрес моего подчинённого, преступно пренебрегающего Уставом и нарушающего своими действиями или бездействиями вассальный договор родового аристократа с Императором. Вопрос благородства данного лица ставится под сомнение самим его деяниями. ВЫ это понимаете, премьер-майор Синев?
— Прекрасно понимаю, — буркнул Камил. — А вы, хорунжий, представляете реакцию ваших сослуживцев?
— Она меня совершенно не интересует, премьер-майор, — последовал ответ.
— И вы настаиваете на рассмотрении и движении ваших рапортов?
— Я? — послышалась неприкрытая идёвка в голосе.