Глава 18
В Рождественскую ночь в крымское село Камыш, неподалеку от которой были расквартированы французские войска, ворвалась пьяная солдатня. Местные жители уже начали было привыкать к постоянному присутствию иноземцев. Галлы были заняты строительством укреплений и переброской провианта, фуража, боеприпасов и амуниции, доставляемых в Камышовую бухту из французских портов и турецких на Средиземном море.
Посему не слишком обращали внимание на простых русских, живущих в бедных мазанках. Да и обитали в Камыше сейчас в основном бабы, ребятишки да старики. Всех мужиков забрала война. Кого — в рекруты, а кого — в обоз. Многие сами ушли вольноопределяющимися, потому как в Русский Крым пришла беда.
Православное Рождество с католическим не совпадает и для французов эта ночь не была святой. И вот кучка фуражиров где-то раздобыла хмельного зелья. Не хватило. Отправились по хатам искать добавки. Кто из них первым перешел от рыскания по хатам к грабежу и насилию — установить не удалось.
Да никто и не собирался устанавливать. Французское командование, потому что предпочитало скрыть. Да и ради чего шум поднимать? Подумаешь, покуражились солдатики, осчастливили некоторых русских баб да девок своим вниманием. Зарубили пару— тройку стариков, которые пытались защитить их. Спалили несколько развалюх. Вместе с немощными старухами и младенцами. Эка невидаль! Это же русские! Переживут. В 1812 терпели и сейчас стерпят.
Мы тоже не думали искать виноватых, отделяя агнцев от козлищ. Как говаривал Глеб Жеглов — противник воюет с оружием в руках и доказательств его вина не требует. Вот и мы не собирались ничего доказывать. Потому что намеревались отомстить. Галльские петушки, а заодно — их союзнички бритты и турки — должны знать, что злодеяния против мирного населения русские воины будут карать беспощадно.
Известие о бойне в Камыше застигло меня на пике отцовского блаженства. Лиза благополучно разрешилась от бремени, подарив мне двух прелестных двойняшек — дочь и сына. Мы назвали их — Елизавета и Алексей. Михаил Петрович, принимавший роды, уже не чаял, как отбиться от моей благодарности. Я немедленно распорядился о строительстве Храма Пресвятой Богородицы. По весне, разумеется.
Увы. Война черными провалами своих глазниц глянула на меня сквозь розовато-голубой флёр семейного счастья. Получив известие о Камышской бойне, я начал собираться в обратную дорогу, как бы мне ни хотелось остаться с женой и детишками. Супруге я не собирался говорить о причине своего спешного отъезда — зачем тревожить только что родившую женщину ужасами войны, но газеты уже раструбили о несчастье на всю Империю.
— Я все понимаю, любимый, — проговорила Лиза, которая все еще была слаба. — Поезжай. Береги себя. Помни, теперь тебя дома ждут четверо.
Расцеловав ее. Полюбовавшись напоследок на два красных сморщенных личика в кулечках. Наказав Петру Алексеевичу, как самому старшему теперь, после меня, мужчине в семье, беречь маменьку и сестренку с братиком, я отправился на станцию Екатеринославской железной дороги. Без охраны. Всю ее оставив семье. Тревожно стало. Вроде город и имение в глубоком тылу, но мне ли — солдату из будущего — не знать, как быстро порой тыловые города становятся прифронтовыми?
Я не стал уверять Лизоньку, что лично ни в чем не буду участвовать. И раньше-то такого не обещал, а сейчас… Разные мысли посещали меня, пока я трясся в неудобном деревянном вагоне до Александровска. Я понял, что до сих пор Крымская война — а по сути Нулевая Мировая — все-таки была для меня некой исторической абстракцией. Да, я видел на ней смерть — и своих и чужих, но в сердце не допускал, стремясь сохранить рассудок.
Не от жестокосердия. Просто для полководца, как бы громко сие слово ни звучало, война — это не только боль и смерть. Прежде всего — война — это задача. А для меня — человека, который изо всех сил пытается спрямить пути Русской истории — задача не только и не столько военная. Я хочу, чтобы Империя не просто победила, а вышла из войны сильнее, чем была до нее. Вдвое. Втрое сильнее.
Добиться этого нелегко. Слишком велика инерция громадного государства, в лице своих сановников да и простого люда, все еще цепляющегося за старое. Чего только стоит убежденность наших офицеров, что с противником надо вести себя по-рыцарски. Неужто не осталось это рыцарство еще на Старой Смоленской дороге? Не остыло вместе с пеплом, сгоревшей сорок с лишним лет назад Москвы? Не утонуло при переправе через Березину?
Я понимаю милосердие к пленным, тем более — к раненным. Хотя стоит ли тратить на них свои ресурсы, если таковых слишком много? Но давно пора уяснить и нашему дворянству и всему обществу, что даже в далекие времена расцвета европейского рыцарства никакого благородства, особенно к тем, кого те же французские и английские феодалы считали представителями низших сословий или рас — не существовало в природе.
А сейчас его нет тем более. Война становится войною машин. Причем — не только тех, что склепаны из металла, но и бездушных государственных механизмов, с их шестернями разведок и контрразведок, рычагами армий и флотов, паровыми котлами пропаганды. Машинизируясь, война превращает людей в винтики своего гигантского механизма. И человеческое порой прорывается отнюдь не в порывах милосердия, а как… в Камыше.
И объективно готовя Россию к грядущим, еще более жестоким войнам, я это обездушивание усиливаю. Причем — сознательно. В белых перчатках, с заплаканными платочками в руках войны и прежде-то не выигрывались, а теперь тем паче. Хитрость против хитрости, полководческий интеллект и инженерная смекалка наших против тех же качеств у других. А главное — четкое разделение на своих и чужих. Без сантиментов.
Конечно, мне в некотором смысле проще. Я знаю, что случится через пять, десять, двадцать пять лет, через полвека, век и далее. Вернее — что случилось бы, не появись на исторической арене новый фактор — я бы его скромно назвал АПШ-фактором, по своим инициалам. Однако я уверен, что и с учетом АПШ-фактора, долгого мира не то, что на всей планете, а даже и в Европе не будет никогда.
Если мне удастся добиться того, что я задумал, Российская империя, может быть, не допустит истребление славян на Балканах в семидесятых годах текущего, XIX века. Создаст на Тихоокеанском ТВД мощный броненосный флот, вооруженный новейшими образцами и не позволит императорской Японии