— Меня незаслуженным образом заподозрили злые люди и обвинили перед королем. Я хотел вас просить, чтобы вы за меня заступились.
— Я не в какие дела не вмешиваюсь, — ответила Эсфирь, — об этом вы можете узнать от других…
— Но говорят, что вы обо всем знаете! — ехидно сказал староста.
— Как видите, я плохо осведомлена, — прервала она его, — потому что у нас ходили слухи, будто вы в большой дружбе были с бранденбургцами, а это должно быть страшная ложь, ибо иначе вы не прибыли бы на поклон к королю. Услышав неожиданно эти смелые слова, Боркович онемел от изумления и стоял покрасневший и гневный.
— Итак, милостивый государь, вы в защитнике уже больше не нуждаетесь, — прибавила Эсфирь.
От волнения Мацек дергал себя за бороду. Девушка на него смотрела, как бы стараясь проникнуть в него и прочесть на его лице.
— И это должно быть ложь, — сказала она, заметив насмешливую улыбку, появившуюся в ответ на ее слова, — будто вы в хороших отношениях с невестой короля, силезской княжной.
Тайна, которая казалась ему скрытой от всех, и которую он считал никому неизвестной, была так смело высказана ему Эсфирью, что от изумления с его уст сорвалось несколько проклятий.
— Конечно, я бывал в Глогове! — воскликнул он гневно и раздражительно. — Я и не думаю этого отрицать. На турнирах мне несколько раз повезло, и я имел счастье танцевать с княжной…
Эсфирь внимательно слушала.
— Злые люди в состоянии и в этом увидеть что-нибудь предосудительное и сочинить небылицу, — продолжал он, волнуясь. — Поэтому я не даром просил вас о защите.
— Вы сами сумеете себя защитить, — произнесла она холодно.
Боркович оправился от изумления, и к нему возвратилась его обычная смелость.
— И вам, вероятно, новая королева не особенно по вкусу, — произнес он со смехом. — Вам придется делить с ней любовь короля, а она, ей Богу, красива, молода, восхитительна, очаровательна…
Эсфирь покраснела.
— Я уезжаю из Кракова, — сказала она.
Боркович рассмеялся.
— И вы не будете питать никакой злобы против короля? — спросил он.
— Никакой обиды и никакого гнева я не чувствую! — спокойно ответила Эсфирь. — Королю нужен сын, и дай Бог, чтобы этот брак оправдал его надежды.
Мацек слушал и ушам своим не верил. Чувствуя, что он потерял полную неудачу и что ему не о чем больше говорить, он насупился и попрощался, сказав:
— Будьте же ко мне милостивы!
Эсфирь ничего не ответила.
Староста ушел от Эсфири очень огорченный и, находясь под впечатлением этого посещения, он вечером, встретившись у Неоржи со своими приятелями, высказал им свое удивление.
— Кто из вас видел эту еврейку? — воскликнул он. — Мало того, что она красива, хотя лицом то отцвела, но она бой-баба, и себя в обиду не даст. Я предложил ей в подарок ожерелье, за которое заплатил много денег, и оно было бы под-стать поднести даже невесте…
А она не приняла. Разговаривала со мною, как будто в действительности была королевой, а не любовницей и дочерью еврея из Опочна… Она говорит, будто уедет из Кракова. Присутствовавшие громко запротестовали, закричав:
— Что вы? Как же? Разве король расстанется с ней? Разве он может день прожить без нее? Ведь он ежедневно прокрадывается к ней и у нее отдыхает. Она его, вероятно, напоила каким-то зельем, а они ведь мастерицы околдовывать. Не освободиться ему из ее сетей. Боркович в задумчивости проговорил:
— Тем лучше!
Однако, он весь вечер не мог успокоиться и, рассказывая каждому о еврейке, хотя и был зол на нее, восхищался ее ловкостью и умом. Существовавшее вначале сильное возбуждение против Эсфири теперь значительно улеглось; духовенство надеялось, что она будет вытеснена молодой королевой… К тому же, как это обыкновенно случается, первое впечатление, самое сильное, понемногу сглаживается, и люди постепенно привыкли к этой любовной связи короля и не придавали ей большого значения. Многих же Эсфирь обезоружила тем, что никогда не чванилась счастьем и не злоупотребляла им.
Постройка дома в Лобзове была закончена еще до бракосочетания короля. Эсфирь в крытом экипаже поехала его осмотреть и, найдя в нем множество подарков короля, на которые не надеялась, не могла скрыть своей радости. Дом был обширнее и с большими удобствами, чем ее собственный в городе; само его устройство и меблировка указывали на то, что король и не думает ее бросить. В доме было отдельное помещение, предназначенное для короля, а комнаты, отведенные Эсфири, были устроены с комфортом, роскошью и вполне подходили для приема такого гостя…
Возвратившись к себе после осмотра дома, Эсфирь сделала все приготовления к переезду, отослала туда вещи, слуг и перевезла своего больного сына.
— Тайна недолго осталась скрытой и через несколько дней в городе уже знали о пребывании Эсфири в Лобзове; различным образом объясняли это переселение.
Лишь только Эсфирь переехала и успела разложить вещи, как вечером у ворот раздался звук рожка, возвещавший о приезде короля, который возвращался с охоты возле Тенчина.
Эсфирь радостно встретила его и, упав к ногам его, благодарила за помещение, превзошедшее все ее ожидания.
— Я не достойна его, — говорила она, — и не следует меня так баловать. Я тут буду чувствовать себя совсем, как в раю, лишь бы время от времени слышать звук этого рожка, который только что раздался у ворот. Король смеялся и радовался, оглядывая знакомые комнаты, объясняя, для какой цели они предназначены, и почему он велел их так расположить. Он был доволен садом и указал ей на высокую ограду кругом, сделанную по его приказанию, которая защищала обитателей дома от любопытных глаз прохожих. Эсфири пришлось увеличить количество слуг, и Казимир даже настаивал на том, чтобы в ее распоряжении, безопаности ради, была небольшая вооруженная стража. Хотя на небольшом расстоянии от дома находились другие королевские помещения, но в окрестностях столицы всегда бродило много воров и грабителей, а потому надо было их остерегаться.
Совершенно иную жизнь вела теперь Эсфирь, чувствуя себя гораздо свободнее; ей нечего было тут бояться навязчивых, любопытных людей, которые в городе следили за каждым ее шагом…
Помимо своей воли она тут стала более важной барыней, чем была в Кракове; здесь ей понадобились и крытые экипажи, и кучера, которых у нее в городе не было, и слуги, для исполнения разных поручений, которых приходилось посылать в город.
До сих пор она пользовалась лишь услугами