— В той битве погибли многие славные воины, — мягко, но уверенно сказал епископ. — Пред ликом смерти все они равны. Их подвиг, как и подвиг твоего учителя, не будет забыт, но погребальная урна — не монумент. Хвалебным одам не место на этих табличках.
— А Маркусу Аронтилу не место в этом… Могильнике! — выпалил Игнат, сжав кулаки.
Отец Маллерн впервые нахмурил брови. Голос его стал строгим, утратив всякую мягкость.
— Твой учитель удостоен чести упокоиться вместе с прославленными воинами, его прах обрёл вечный покой бок о бок с представителями величайшего дома Энгаты. По-твоему, следовало свалить его тело в братскую могилу вместе со многими безымянными солдатами из числа крестьян? Я велю вывести тебя прочь и никогда больше не пускать сюда. Никому не пристало осквернять священные стены подобным вздором.
— Тогда… — Игнат вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. — Тогда я хочу забрать его отсюда! Здесь, в этих… горшках Маркус останется таким же безымянным, как и все, чьи останки пылятся в этих стенах.
Епископ провёл ладонью по лбу, явно силясь сдержать возмущение, прошептал что-то неразборчивое на вдохе, и ответил:
— Решил осквернить прах достойного человека — воля твоя. Забирай и уходи. Избавь меня и всех усопших от своей юношеской глупости.
Игнат не поверил своим ушам. Он осторожно взял увесистую урну, то и дело поглядывая на отца Маллерна. Ему казалось, что священник сейчас одёрнет его руку и не позволит вынести прах Маркуса из склепа, но тот лишь пристально наблюдал за каждым движением мага, не сводя с него строгого взгляда даже когда тот, оглядываясь, зашагал прочь.
— Думаешь, твой учитель одобрил бы это? — печально спросил епископ, когда Игнат был у самого выхода из склепа.
— Он бы сделал для меня то же самое. Маркус Аронтил заслужил покоиться в земле, за которую погиб.
Вернувшись в замок, Игнат понял, что совершенно не знает, что делать дальше. Поэтому он решил разыскать единственного человека, который мог быть хоть сколько-нибудь заинтересован в том, что он собирается сделать.
* * *
— Что ты сделал⁈ — глаза Тиберия сделались такими, будто им было тесно в глазницах. — Это что, прах Маркуса⁈ Да если об этом узнают…
— Не волнуйся, я его не украл. Епископ сам разрешил. Наверное, обиделся, что я оказался не в восторге от его обожаемого склепа. Должно быть, отец Маллерн куда лучше уживается с мёртвыми, чем с живыми.
— И что же ты теперь собрался делать с этим? — аэтиец брезгливо ткнул пухлым пальцем в урну. — Осквернение останков в усыпальнице — страшный грех, Игнат. У нас, в империи, за такое…
— К счастью, мы не «у вас в империи», — огрызнулся Игнат. — Я просто не хочу… Да и сам Маркус бы не хотел лежать на полке целую вечность под табличкой, где кроме имени и даты смерти ничего и нет. Несправедливо это, если он останется просто «ещё одним погибшим в битве». Он бы такого вряд ли захотел. Не поверю, что ты, столько времени прошагав с ним бок о бок, не согласишься со мной. Маркус ведь книгу хотел написать, помнишь? Оставить след в истории.
— И я даже взялся развить его наработки, — нехотя согласился Тиберий. — Те записи, что он набросал в пути и здесь, в Высоком доме. Благо бумаги и чернил у меня теперь в избытке, а местный книжник за кружку отвара от мучающих его головных болей готов простить мне какие угодно траты.
— И что же это будет? Вряд ли ты сумеешь написать о жизни Маркуса лучше него самого.
— Книга об истории. Мне довелось стать свидетелем событий, которые я просто не могу не перенести на бумагу. Но Маркусу Аронтилу будет отведено особое место на её страницах, — сказал Тиберий, после чего добавил, улыбнувшись: — И его ученику тоже.
— Пока будет неплохо, если поможешь найти подходящее место, чтобы упокоить прах. И раздобыть лопату не помешало бы, а лучше две. Ты-то здесь, считай, уже свой.
Следующие пару дней они бродили по окрестностям замка и города Эрбера, выискивая нужное место. Игнат хотел, чтобы оно выделялось, не устраивать же могилу у придорожного столба, но и слишком заметным его делать не хотелось: у мага шевелились волосы на голове от одной мысли, что могилу Маркуса кто-нибудь разграбит.
Спал Игнат на полу в комнатушке, выделенной Тиберию как помощнику книжника. Выпрашивать у лорда Таммарена отдельные покои маг не хотел, да и времени на это не было. Как только утреннее солнце освещало его лицо, он тут же будил Тиберия, и они отправлялись на поиски. Когда же очередной день клонился к закату, они, усталые, возвращались в замок.
— Игнат, ты меня прости, но такие долгие прогулки не для меня, — пропыхтел Тиберий, когда они в который раз вечером шли по Старлинг-холлу. — Да и книжник вчера вечером бранился, что целый день не мог меня разыскать. Не хотелось бы вылететь отсюда.
— Нужно найти нужное место. Не хочешь, завтра один пойду. Окрестности мы уже вдоль и поперёк исходили, поди не заблужусь.
Вдруг путь им преградил Кельвин Старлинг. Несмотря на обретённый титул лорда своего дома, он продолжал служить Таммаренам в качестве хранителя клинка и командующего гвардией. Рыцарь сказал, что вот уже который день замечает, как они уходят куда-то чуть свет и возвращаются только затемно. Поэтому и решил поинтересоваться, неужели выпивка в эрберских кабаках лучше, чем летнее вино погребов Старлинг-Холла, которым он готов с удовольствием поделиться со столь прославленным гостем?
Собравшись с духом, Игнат рассказал сиру Кельвину, зачем они целый день рыщут по округе, едва ли надеясь, что тот хотя бы войдёт в его положение. Однако рыцарь вдруг замолчал и задумался, после чего велел Игнату прийти завтра в полдень к воротам в Старлинг-Холл и ждать.
Игнат засыпал тяжело, гадая, что бы могло значить это предложение. На следующий день он вихрем вылетел из комнаты, едва солнце вошло в зенит. В условленном месте его уже ждал сир Кельвин верхом на коне.
— Думаю, я могу тебе помочь, — проговорил он. — И, к тому же, исполнить то, что должно. Взбирайся в седло позади меня.
Он отвёз Игната в неприметную рощицу у подножья скал неподалёку от Высокого дома. Самому магу и в голову не пришло бы отправиться туда. Сир