И тут, когда ассасин оказался на самом краю поля зрения, женщина заметила, что тот, за кем она следила, будто бы шагнул в сторону и, похоже, укрылся в какой-то нише. Ольтея некоторое время полежала возле решётки, безуспешно вглядываясь вниз и обдумывая, что делать дальше. После стольких дней, отданных не вызвавшей никаких проблем слежке за этим человеком, можно ли упустить его из виду здесь и сейчас?
«Неужели всё это уже случилось?»
«Он знал это с самого начала! Я говорила тебе!»
«Неужели это месть какого-то Бога? Я никого не оскорбляла!»
«Кроме Хореса».
«Это не он».
Она ещё тряслась от ужаса, не имея сил пошевелиться, когда внизу появилась длинная цепочка слуг, перетаскивающих большие корзины с яблоками. Пыхтя под их тяжестью, они негромко переговаривались. Ароматная кислинка свежих плодов наполнила собой подземные коридоры. Ничто не свидетельствовало более ярко о бессилии кашмирцев с их осадой, чем потоки солдат и провизии, приходившие с моря. Слуги шли мимо, неясные в полутьме, несли яблоки, такие же налитые, как губы Милены, румяные, алые или зелёные.
Тончайшие волоски на теле Ольтеи удерживали её на месте столь же надёжно, как гвозди. На её глазах голова вереницы приблизилась к тому месту, где укрылся ассасин. Караван корзин закрывал от женщины переднего носильщика, однако отсутствие всякой суеты указывало на то, что «забытый» тоже просто наблюдал за происходящим. Движение столь многих тел заставило появиться хоровод теней, но Ольтея всё равно заметила, как последний из носильщиков приблизился к тому месту, где, по её мнению, затаился ассасин. Носильщик шествовал, не встречая препятствий и ни на что не обращая внимания, и посему, наверное, споткнулся, выронив из корзины яблоко. Плод, крутясь, на мгновение завис в воздухе, поблёскивая то красным, то зелёным бочком, а потом покатился по коридору.
Протянувшаяся из тьмы рука схватила его.
И «забытый» направился в обратный путь, вглядываясь в пустоту и рассеянно откусывая от яблока. Белизна плоти плода казалась ослепительной в окружающем сумраке. Ольтея лежала неподвижно, словно дохлая кошка. И даже не дышала, пока убийца не миновал её.
Только в этот момент она полностью осознала весь ужас собственного положения.
Всё уже произошло…
В этот вечер супруга имперского принца только и могла, что думать об этом и заламывать руки. Даже Милена, при всей её занятости, сумела заметить волнение за той показной маской, которую Ольтея всегда натягивала на лицо в её присутствии.
— Причины для страха нет, — сказала Милена, неправильно интерпретировав поведение своей любовницы. — Ты ведь знаешь, что Челефи мог надеяться лишь на Йишил? Я убила её. Своими руками!
Нежно обхватив Ольтею за щёки, императрица подалась вперёд и запечатлела на её устах сладкий поцелуй.
— Нам больше нечего бояться.
Милена хотела, чтобы Ольтея взбодрилась и улыбнулась. Возможно она так бы и поступила, если бы не внезапно возникшее во время поцелуя желание откусить императрице язык.
— Теперь они не сумеют справиться с нашими стенами, милая моя. Мы едим досыта, нас кормит море, и целая Империя спешит к нам со всей Малой Гаодии! Челефи. Был. Большим. Дураком. Он считал, что сумеет воспользоваться нашей слабостью, однако на самом деле всего лишь показал своим дикарям, кому положено править!
Ольтея, конечно, уже слышала всё это, — как и то, что Дэсарандес, при всей его требовательности к провинциям, оставил им немало прав и свобод. Но женщина никогда не видела в кашмирцах и Челефи реальной угрозы. Если на то пошло, она привыкла считать их своими союзниками — и при том донельзя тупыми — в войне с Саргом Кюннетом. Она опасалась одного: что они попросту улизнут, ибо тот день, когда Челефи снимет осаду, станет днём, когда этот заикающийся плод инцеста передаст свой компромат Милене!
Даже если императрица сперва не поверит ему, рано или поздно она всё же сделает это. Проверка подтвердит мелкие неурядицы, которые Милена и без того замечала ранее. Всё станет очевидным, всплывёт на поверхность.
Кроме того, невзирая на все странности нового, пусть и временного, высшего жреца, императрица доверяла Кюннету, считая его одним из самых преданных и полезных придворных.
Ольтея ощущала, что осознание возможных последствий заставляет её тело ударяться в истерику. Это было чересчур… слишком уж чересчур.
Необходимость пронзала её насквозь. Необходимость, помноженная на ещё более безумную необходимость.
Никогда ещё, никогда, даже в самые страшные дни её прошлого, когда она сбежала из Ороз-Хора и пряталась по грязным сточным канавам — пока не добралась до поместья Финнелона — будучи раненой и недолеченной после встречи с Хоресом, она не чувствовал подобного угнетения, такой злой, можно сказать чудовищной, обиды. Огорчала даже Милена! Верить Кюннету, а не ей! Не ей, надо же!
Словом, Дэсарандес слишком многому не научил свою супругу. И ей ещё предстоит научиться.
* * *
Дворец Ороз-Хор, взгляд со стороны
Западная терраса опустела, Милена прислонилась к балюстраде, подставив закрытые глаза закатному свету и ощущая всем лицом ласковое тепло. Последний из её министров вместе со своими помощниками растворился среди городских улиц. Здорово сдавший Вентуриос Мирадель, быть может, ощущая её настроение, удалился вместе со всеми остальными. Императрица даже разулась, чтобы полнее ощутить этот закат босыми ступнями. Остались только её гвардейцы, стоявшие в одиночестве неподвижные часовые, воины, готовые умереть, как умер Карсин Беза, храня её безопасность.
Собственные свершения казались Милена чудесными.
Если бы только она понимала их.
Мирадель обнаружила, что, заново перебирая события, понимает их всё меньше. Однако известия о происшедших чудесах и кровопролитиях — о низвержении Киана Силакви и о гибели Йишил, представляющий последнюю надежду Челефи — разошлись повсюду, вызывая ещё и удивление. Менестрели запели о ней, горожане начали отвергать некогда любимую Амму, посчитав, что у них имеется куда лучший пример для подражания. Народ всей Малой Гаодии словно бы объявил её примером для себя и доказательством божественной природы своего дела.
Пошли в оборот памфлеты. Писались и печатались бесчисленные благословения. Она сделалась Миленой Несломленной, Хранительницей Империи.
— «Кашмирские псы досаждают нашей защитнице!» — сообщил ей Дэбельбаф на следующее утро. — Вот что кричит на улице народ: «Наша спасительница в опасности! Наша спасительница!» Они рвут волосы на головах и бьют себя в грудь.
Похоже, что прахом развеялись не только «куклы», но и все остатки былого коварства этого человека. Начальник её шпионов, поняла Милена, принадлежал к числу тех людей,