Она валялась у них в ногах, а они сидели на кровати, рядом, закурили. Запахло дымом.
— Тебе дать покурить? — спросил один из них. А у Даши даже не было сил, чтобы согласиться, а впрочем, так мутило, что сигарета бы не помогла.
— Ты себя утомляешь и наше время тянешь, — сказал чулок. Она так и не научилась их различать. — Мы что, не люди, что ли?
— Зачем вы так меня мучаете? Я, честное слово, не знаю, где ваш пакет. И даже не знаю, что в нем… Я его в коридоре положила на полку, на вешалку, а сейчас его нет.
— Посмотри, — сказал один из чулков.
Второй поднялся и пошел в коридор. Скоро вернулся, он нес в руке обертку от пакета. Разорванный мятый лист коричневой оберточной бумаги.
— Этот? — спросил он.
— Этот.
— А где товар? — спросил первый.
— Ну не знаю!
Он, не вставая с кровати, наклонился, прижег ей щеку сигаретой.
Она взвыла, а он сказал:
— Вот эта дырка никогда не заживет.
Даша отползла от него.
Она поняла, наступил момент, который уже не оставляет выбора. Они ее убьют. Они отмороженные. Они хотят ее убить. Им уже не так пакет нужен или товар, который был в пакете, им хочется ее убивать.
Она поползла от них, а они смотрели на нее сверху, как мальчишки на недобитую крысу.
Если отодвинуть тумбочку в маленькой комнате, если отодвинуть ее хотя бы на десять сантиметров, то можно будет просунуть туда в щель руку.
— Ты куда? — спросил чулок.
— Пить, — прошептала Даша.
Ей и на самом деле хотелось пить, страшно хотелось.
— Вот и ладушки, — сказал чулок. — Скажешь, куда товар положила, кому отдала, тогда мы тебе нарзану принесем.
— Холодного, — сказал второй. — Или даже квасу.
Они засмеялись.
И когда она поползла дальше, они не дали ей ползти, и один из них со всего размаха наступил каблуком ей на пальцы.
Пальцы хрустнули — она слышала этот хруст, она всем умирающим от боли телом чувствовала этот хруст, она не переживет этот хруст…
И тут хлопнула дверь.
Как от ветра.
— Смотри! — приказал один чулок второму и встал с койки, чтобы удобнее встретить возможную опасность.
Сейчас бы рвануть в маленькую комнату, ведь можно и успеть!
Но тело отказалось подниматься — так ему было больно. Наступает момент в болезни или в боли, когда тело сдается — ему становится все равно.
Тетя Шура бормотала в передней:
— Чего двери не закрываете, твари? Опять по Дашкину душу пришли? Не даст она вам, не даст!
— А ну, катись отсюда, пока цела! — крикнул чулок. А Даша поняла, что пакет нашла ее свекровь и уже сбыла куда-то. Или упрятала. Смотря что там. Но сказать об этом нельзя — они набросятся на тетю Шуру. Ей-то, несчастной, за что такая мучительная смерть?
— Это моя квартира! — закричала свекровь. — Я сейчас всех позову! Я сейчас милицию вызову!
Послышались удары — один из них бил тетю Шуру, а Даша поползла в том направлении, стараясь кричать, а на самом деле еле слышно бормоча:
— Не надо! Она же пьяненькая, она не понимает!
— Выкидывай ее на лестницу! — приказал один чулок другому. — Она в отрубе.
Сейчас или уже никогда! Преодолевая боль, а может быть, лишь отталкивая ее, Даша поползла в маленькую комнату.
Надо было миновать метр коридора…
Кровь лилась из руки и почему-то стекала по боку, по платью, может, голова разбита? Один глаз не видел.
По второму лилось нечто липкое, как цветочный мед. Тоже кровь?
И тут чулок ее заметил.
— Ты куда?
Он кинул в нее что-то тяжелое, она стала терять сознание от удара в затылок, но удар ей помог — он толкнул ее вперед, и Даша упала, ударившись о тумбочку так удачно, что тумбочка сдвинулась.
И за ней блеснул темпоральный квадрат.
Но ей не достать его. Никогда не достать — потому что чулок стал стрелять. Он стрелял ей в ноги, она содрогалась, но не от боли — боль уже давно завладела всем телом — а от приближения смерти.
И уже совсем умирая, Даша все же умудрилась — вне сознания — дотронуться ладонью до металлического квадрата.
И тут же она исчезла.
Не только в квартире. Но и во всей Вселенной ее уже не было, потому что она была в движении, в пути, когда исчезает масса…
Даша пришла в себя в неуютном и суровом транстемпоральном отсеке.
Она старалась не двигаться, понимая, что тогда возвратится боль. И она этой боли не выдержит. Поэтому открыв на мгновение глаза, она закрыла их снова.
Ничего не происходило.
Потом пришел голос.
— На этот раз пришлось нелегко?
Мудрая и оттого скучная тетя Тампедуа сидела на неудобном шатучем стуле у стены. В старомодных очках, с прической «пармазан», которую уж двадцать лет никто не носит, она была похожа на грузного филина.
— Ты же видишь! — простонала Даша. — Я могла там умереть. Я чуть не умерла.
— Не умерла, тогда вставай. Нечего разлеживаться, тебя друзья поджидают.
— Они же рехнутся, если увидят, на кого я похожа!
— Возьми себя в руки.
Даша отказывалась подняться. Ковер был жестким, но надежным и безопасным.
— Они сюда не проникнут? — спросила Даша.
— Не старайся показаться глупее, чем ты есть на самом деле. Мы не на предвыборном митинге.
— Позови доктора.
— Нет, мой президент. Лучше открой глаза.
Даша открыла глаза.
Тетя Тампедуа держала перед ее лицом небольшое зеркало на длинной прямой ручке.
…Никакой крови, никакого выбитого глаза, никаких синяков и ссадин.
Обыкновенное, милое, приятное, неправильное лицо президента.
Даша знала, что это именно так. Она не в первый раз уходила в виртуальное прошлое.
Но на этот раз все было настолько тяжело, что Золушка еле смогла вернуться во дворец.
Даша поднялась. Все в ней ломило, страдало, ныло.
— Но я и шага ступить не могу.
— Это лишь означает, — цинично сказала тетя Тампедуа, — что все болезни от нервов, и только сифилис от удовольствия.
В отсек заглянул Паскуале.
Он знал о «заплывах» президента лишь в общих чертах. Обо всем лишь Даша и тетя Тампедуа.
— Заждались, — сообщил он. — Тебя не было больше двух часов.
— Неужели и там я пробыла только два часа?
— Около двух часов, — подтвердила тетя Тампедуа.
— Ты не представляешь, сколько всего произошло!
— Поэтому и существует эта программа, — сказала тетя Тампедуа. — И будет существовать.
— Но там я уже, наверное, умерла.
— Думаю, что сегодняшний визит — исключение. Но закономерное.
— Хотя бы кто-нибудь из вас побывал там со мной. Вы бы так не рассуждали.