Даша не успела ответить Диме, так как к ней подошел один из гвардейцев.
— Госпожа, вас немедленно требуют в кабинет.
— Кто требует?
— Некто, кто знает ваш секретный код.
— Он мог бы вызвать меня напрямую.
Гвардеец пожал могучими плечами ватерполиста (именно из ватерполистов набиралась гвардия Президента) и произнес:
— Кто их всех знает…
Неприятное предчувствие кольнуло Дашу в самое сердце. Что случилось?
Стоя вокруг овального белого стола, друзья подняли бокалы с шампанским за здоровье Даши, Дарьи, Дарьюшки, их любимой подружки и добрейшего Президента славной Московии.
Неужели пора? Неужели так быстро пронеслось время? О, нет, как мне не хочется, именно сегодня! Где ты, профессор Тампедуа? Пожалей меня, дай насладиться весельем! Я не хочу!
Сколько-то минут у нее осталось.
Даша быстро прошла к себе в кабинет.
Там было полутемно.
— Кто вызывал меня? — спросила она.
— Это я, — прозвучал знакомый хриплый голос.
— Вадим? Как тебя пропустили гвардейцы?
— Я помню секретный пароль.
— Давно следовало бы переменить его.
— Ты не хотела, чтобы я приходил?
— Я всего-навсего слабая женщина, — сказала Даша.
— А я оказавшийся слабым мужчина. Я хочу тебя, я стражду тебя!
Дарья подошла поближе к отвергнутому возлюбленному.
Лицо Вадима было обезображено марсианским ожогом, глубокие шрамы пересекали щеки, делая его почти неузнаваемым.
Он протянул к ней в мольбе широкие, огрубевшие от канатов и ледоруба ладони.
Лишь глаза Вадима оставались прежними — голубыми, небесными, безоблачными.
— Неужели ничего в твоем сердце не шелохнулось?
— Я не могу сказать… — но сами ноги уже несли Дашу. Она приближалась, желая и не желая того, что должно произойти.
В мозгу зазвенел звонок.
Она не могла, не смела сопротивляться ему.
— Прости, Вадик, — сказала Даша изменившимся голосом. — Прости, я тебе все объясню…
Как Золушка, убегающая с бала, Даша метнулась к внутренней двери, ведущей из кабинета в транстемпоральный отсек.
— Что с тобой? — кричал вслед ей принц.
— Я не могу тебе сказать! — отозвалась на бегу Золушка. — Фея сердится на меня.
Транстемпоральный отсек был безлик, неуютен и официален, как приемная дантиста. Как ни украшай ее искусственными цветами, легче не станет.
Золушка кинулась к карете, пока она не стала тыквой.
Вот он, прикрепленный к стене над кушеткой, плоский серый металлический квадрат.
Надо только приложить к нему ладонь.
Золушка кинула взгляд на часы, тикающие над темпоральным квадратом.
Время! Часы бьют полночь!
И со вздохом Золушка приложила ладонь к квадрату.
Беззвучно в беззвучии отсека загорелись, перемигиваясь, миниатюрные огоньки.
И все пропало…
Занавеска была рваной. Когда у тебя хорошее настроение, это даже интересно — можно подсматривать за тем, что там делает тетя Шура.
Тетя Шура — неудавшаяся актриса, может, даже гений.
Она играет всегда, и когда одна и когда в компании. Ее актерские способности выродились в умение разнообразно и щедро врать. На публике она делает вид, что не врет — иначе как поверят! Зато дома, выступает как Комиссаржевская.
Вот и сейчас она подошла к зеркалу, с недопитой бутылкой, но не пьет сразу — видно, только что поднялась, еще не подперло, она держит бутылку в руке и говорит ей:
— Бедный Йорик.
Это что-то знакомое. Дарья смотрела в кино, старый фильм, там Смоктуновский играл. Тоже держал черепушку. А потом его самого отравили.
— Хватит кривляться! — Дашу вдруг одолела злость. Ничего не поделаешь — с такой жизнью нервов не осталось.
Даша со злостью отдернула занавеску — та оторвалась от проволоки с таким треском, что кого хочешь испугаешь.
Тетя Шура тоже испугалась. Она ведь глупая.
Тетя Шура завопила и запустила бутылкой в Дашу.
Даша не ожидала, что свекровь сможет расстаться с такой драгоценностью. Видно, в роль вошла.
Поэтому Даша и не отклонилась толком. Бутылка долбанула ей по скуле — синяк будет! — бабахнулась о стенку, и во все стороны полетели осколки. Стеклом Даше поранило руку, которой она хотела закрыться. Кошмар какой-то. Лучше бы и не просыпаться.
— Я тебя убью, — сказала она тете Шуре. — Я тебя, гадюка, собственными руками придушу!
Ей казалось, что она говорит спокойно, но, наверное, завопила, потому что, с некоторой оттяжкой, в стену замолотил пенсионер Срунов, честное слово такая фамилия. Он бегает по своей квартире и молотит в стенки — всем соседям надоел, скорей бы его в психушку забрали. Даша ему говорила — будет себя так вести, напустят на него братву, они его в психушку, а квартиру на продажу. Да разве он поймет?
Тетя Шура села на диван и принялась рыдать. Что ее жизнь проклятая, что ей плохо, никто ее не любит и не уважает, и последнюю водку Дашка вылила. Как будто эта водка с Дашкиной кровью не смешалась.
Конечно, тетю Шуру можно пожалеть. Сын погиб, муж под электричкой пострадал, в доме инвалидов мается, даже внуков Бог не послал. И сама артритом измучена. Все ясно, но зачем бутылками умышленно бросаться. Ведь ее счастье, что Даша ей попалась мирная, тихая, все говорят. Другая бы давно выгнала. Свою-то квартиру пропили.
Тетя Шура рыдала, от страха или стыда, а может, жалела бутылку. Срунов все еще постукивал в стенку, ждал ответных действий.
Даша пошла в ванную, помылась, потом наложила пластырь на скулу. Надо бы еще и второй — на плечо, но пластыри кончились.
Посмотрела на себя в зеркало — краше в гроб кладут.
Долго причесывалась. И думала, возьмет ее на работу Ахмет или не возьмет. Ахмет человек немолодой, у него семья, может, приставать не станет.
Ну почему я такая невезучая! — внутреннее закричала Даша. Ведь все было хорошо, жила в Ашхабаде, мать была, отец — бухгалтер. Девчонкой попала на перестройку. Там, в Туркмении, осталась мать, отца уволили, он от инфаркта умер, а мать живет как-то с сестрой. Не пишет. На марках экономит. А Даша как кончила школу, познакомилась с лейтенантом Костей. Славный парень, танкист, загорелый до черноты, за ним многие увивались — часть стояла под Ашхабадом, как раз за школой. Вышла замуж, поехали потом с его частью на север, в Кандалакшу. Кому нужны танки в Кандалакше? Кому-то нужны.
В дверь молотили.
Даша как была в халате, кровь проступила на плече, вышла к двери.
Там стояла толстая, как квашня, мать Тамарки, той самой, с которой осенью Даша ездила в Турцию челноками, а их на обратном пути ограбили и изнасиловали в поезде. История противная, но еще и страшная, потому что за груз надо было расплачиваться — ездили на процент от реализации.
Мария Павловна была заплаканная, вся тряслась. Даша сразу поняла