— Отцовство еще никого не спасало от тюрьмы, Келлем. Начинайте, рассказывайте, ведь вы не хотите один отвечать за всех? Ведь вы не хотите, чтобы Макклой смеялся над вами, когда вы будете отбывать свои пятнадцать лет? А знаете, ведь он получит такой приговор. Ему не будет никакой скидки, хотя он только велел вам убить Хаттона.
— Я не убивал! — Голос Келлема звенел в опасной близости к рыданию.
Уэксфорд выключил свет, и на мгновение комната показалась очень темной. Но потом глаза постепенно привыкли, и он понял, что сейчас не темнее, чем в любой летний вечер после проливного дождя.
— Послушайте, Келлем, — снова начал детектив, — вы были там. Вы спустились с моста на десять минут раньше Хаттона. Двадцать минут одиннадцатого вы попрощались с Хаттоном и Пертуии. Вы обещали быть дома к одиннадцати. Но попали домой только в четверть двенадцатого. На следующее утро вы выстирали рубашку, брюки и пуловер, которые носили накануне. Вы знали, что Хаттон убит речным камнем. И сегодня вы, человек, получающий двадцать фунтов в неделю и никогда не имевший за душой и пенни, тратите сто двадцать фунтов на роскошное кухонное оборудование. Объясните это, Келлем, объясните. Гроза прошла, и вам не о чем беспокоиться, разве что о пятнадцати годах тюрьмы.
Келлем положил на стол большие неказистые руки и сжал их. Потом наклонился вперед. Пот на лице высох. Ему не удавалось контролировать мышцы, которые дергались на лбу и в уголках губ. Уэксфорд терпеливо ждал. Он догадался, что в тот момент Келлем просто не способен говорить. Страх парализовал его голосовые связки. Детектив ждал терпеливо, но без тени сочувствия.
— Сто фунтов и конверт с зарплатой, — наконец хриплым, дрожавшим голосом выговорил Келлем, — я… я взял из кармана убитого.
— За что он получал такие деньги, этот проклятый Чарли Хаттон? Я был у него дома и знаю, как он живет. А жену его вы видели? Ходит, как пирожное, в своих новых тряпках и драгоценностях и с краской на лице. И за весь день палец о палец не ударит, только смотрит цветной телик да звонит своим подругам. У них нет детей, которые вопят и виснут на тебе в ту же минуту, как ты вошел в дом. А потом еще всю ночь орут, потому что у них режутся эти проклятые зубы. Хотите знать, когда у моей миссис последний раз была новая юбка? Хотите знать, когда мы последний раз вместе вечером куда-то ходили? Ответ — никогда, с тех пор как появился первый ребенок. Если моя миссис хочет купить детям новую одежку, она ждет распродажи. А если ей нужна пара чулок, она идет на «блошиный» рынок. Это, черт возьми, справедливо, да? У Лилиан Хаттон больше платьев, чем у звезды в роскошном фильме, а она еще идет покупать за тридцать фунтов новый костюм к свадьбе Пертуии. Сто фунтов? Да она даже не заметит, что они пропали. Они для нее, что бумага для прикуривания сигарет.
Шлюзы открылись, и теперь Келлема, напуганного и подавленного, несло без остановок и помех. Он говорил то, что у него накипело. Уэксфорд сосредоточенно его слушал, но с таким видом, будто и вовсе не слушает. Если бы Келлем не потерял голову и мог наблюдать за поведением главного инспектора, он бы, наверно, решил, что тот скучает или погружен в собственные мысли. Но теперь Келлему надо было выговориться.
— «Я могу заработать еще», всегда хвастался Чарли. «Возьми, Морис, — сказал он как-то, — тебе они нужнее, чем мне».
И потом похвалился новым ожерельем, которое купил своей миссис. «Там, откуда пришла эта пачечка, еще много осталось», — сказал он. Боже, а я не могу найти денег, чтобы купить детям новые ботинки! Когда я прожил с женой столько, сколько Хаттон, у меня было уже двое детей. Это справедливо? Это правильно? Скажите мне.
— Я все это слышал в передачах политических партий, — проворчал Уэксфорд. — Мне даже проклятия жаль на вашу зависть. Зависть вроде вашей — это чертовски хороший мотив для убийства.
— Да? Зачем мне его убивать? Меня же нет в его завещании. Я же сказал вам, что я сделал. Я взял деньги, когда Хаттон был уже мертв. Пятеро детей, а молочник приходит только к одиннадцати утра. Вы когда-нибудь пробовали без холодильника в жару сохранить для пятерых детей молоко? — Он помолчал, а потом с бегающим, беспокойным взглядом начал снова: — Знаете, что бы делал в субботу Чарли, если бы его не убили? Сначала свадьба. Свадьба Пертуии. И Чарли был бы на высоте со своей женой-пирожным. Потом они бы ходили по магазинам. Не для того, чтобы делать покупки, а так, по мелочам. Там бутылку вина, здесь краску ей для лица. Потом они бы еще выпили в «Оливе» и пообедали. Вечером в кино и на лучшие места. А у меня что? Я, если хочу расслабиться, иду в огород. Туда не долетает рев детей.
— Вы католик, Келлем?
Вопрос удивил его. Он, наверно, ожидал грубых комментариев на свою исповедь и, пожав плечами, с подозрением пробормотал:
— Я ничего не говорил против религии.
— Так и не гоните мне эту баланду про детей. Никто не заставляет вас иметь детей. Вы когда-нибудь слышали о пилюлях? Боже мой, люди умели планировать семью за двадцать, за тридцать лет до вашего рождения. — Голос Уэксфорда стал резче, когда он обратился к своей любимой теме. — Иметь детей — это привилегия, это радость, по крайней мере так устроено Богом. Если я еще раз увижу, как вы бьете своего мальчика по голове, я напущу на вас весь совет графства, понимаете? Вы проклятое животное, Келлем, без животных инст… Ох, да что пользы говорить? Какого черта вы загромождаете мой офис, отнимаете у меня время? Прекратите все эти всхлипы и расскажите мне, что случилось той ночью. Что случилось, когда вы оставили Хаттона и Пертуии на мосту?
Полиция Стамфорда обещала Вердену оказать любую помощь, какую только сможет, и они сдержали слово. Сержант и констебль поехали с ним в Моэт-холл и сорвали замки с двух сараев.
Внутри на бетонном полу они нашли масло и отпечатавшиеся на нем следы шин грузовиков. Кроме этого, им не удалось обнаружить никаких признаков занятий, вызывавших бы подозрение. Правда, в углу валялись две смятые картонные коробки. Обе из-под консервированных персиков.
Верден подошел к порогу и посмотрел на пустынный двор. Так ясно, будто он их видел, инспектор представил украденные грузовики, въезжавшие во двор. Широкие двери сарая открываются для