— Буэно… — нежно ворковал Мигель, вдыхая пряный аромат. — Буэно…
Пускай интуристы заказывают омаров с лангустами за двадцать долларов штука! А я лучше вот так, на бережку, у костра…
— Андрес… — с легкой запинкой спросил Крус. — А тебе когда улетать?
— Послезавтра… — вздохнул я. — Слу-ушай… А какие фрукты сейчас спеют? Я бы домой… своих угостить!
Мигель задумался с видом знатока, и стал загибать пальцы:
— Арбуз ты каждый день лопал, но его не повезешь… Ананас… М-м… Я больше всего черимойю люблю, но она только летом поспеет… Манго… Манго еще зеленые… О, возьми гуаву! И маракуйю!
— И лимончиков… — зажмурился я. — С апельсинчиками!
— Только сам не ищи, — строго предупредил меня Мигель, — я знаю, где лучше!
— Уговорил! — мои губы изобразили ухмылку типа «гы». — И… мне еще раковины заказали.
— Найдем, — уверенно кивнул Крус, и подмигнул: — Сеньориты, небось? Усиленно советую купить бусы или браслеты из черного коралла! Сертификаты еще остались?
— Немного «красных», «зеленые» кончились,[2] — увильнул я, — Но есть доллары.
— Ну, тогда вообще отлично! А маме?
— А маме я хочу привезти сумочку из крокодиловой кожи.
— О, этого добра хватает! Но, еще раз повторяю, сам ничего не ищи!
— Понял, — кротко улыбнулся я, приваливаясь к кольчатому стволу пальмы. Бедное дерево до того изогнулось, что росло почти горизонтально.
— Ну, что? — с деловитой бодростью вопросил Мигель. — В Гавану?
— Не-е… — дремотно затянул я. — Маньяна… Давай, просто так посидим, атлантической водой полюбуемся…
— Давай, — понимающе кивнул Крус, и поерзал, устраиваясь поудобней.
Набегал прибой, волна за волной, слабый ветер ворошил листья единственной пальмы, а далеко-далеко синее море сливалось с лазурным небом. Хорошо…
Пятница, 30 марта. Утро
Гавана, Старый город
Заселился я в отель «Гавана либре», бывший «Хилтон». Это было вчера. Мигель высадил меня на закате, и я первым делом направил стопы к Малекону — гулять по набережной и провожать заходящее солнце. Тем же самым занимались сотни гаванцев, парочками или по одиночке, так что тихого благолепия я не дождался. Зато вышел в народ.
Малиновое светило садилось за море, как пиратское калёное ядро, но это мимолетное сравнение душа отбрасывала в сор, слишком уж роскошные краски пламенели в небесах. Лимонно-желтый, сочно-апельсиновый цвета, празднично-алый, насыщенный осенне-багряный… И лиловые отсветы проскальзывали, и золотые, и нежно-розовые… Сколько хочешь, навалом, и совершенно бесплатно!
Поздно вечером, одуревший от впечатлений, я выпил холодный «мохито», словно подражая старине Хэму, и завалился спать. А утром смешал себе «дайкири». Сидел, смаковал, лениво перебирая воспоминания прошедшей — увы, прошедшей, отступившей в прошлое недели, и слушал «Радио Гавана Куба» на английском языке.
Немного развязный диктор нудно расписывал успехи в области здравохранения, как вдруг прервался, и взволнованно зачитал экстренные новости.
— Вчера рано утром произошла катастрофа на американской АЭС «Три-Майл-Айленд». По вине недисциплинированного и непрофессионального персонала станции ядерный реактор на втором энергоблоке перегрелся — и взорвался…
Я похолодел.
«Водородный пузырь» все-таки рванул… Разворотил гермооболочку и выпустил на волю тонны криптона-133, йода-131, цезия-137, стронция-90…
— … Губернатор штата Пенсильвания спешно объявил эвакуацию населения из 32-километровой зоны вокруг АЭС, — тарахтел ведущий. — К вечеру двадцать девятого марта достоверно известно об одиннадцати погибших. Более шестидесяти человек числятся пропавшими без вести…
Я облизал пересохшие губы. Выбросы из горящего реактора плывут радиоактивным облаком на юг и юго-запад…
— … Президент Картер ввел режим чрезвычайного положения и призвал жителей Питтсбурга, Балтимора, Вашингтона не покидать свои дома, сохранять спокойствие и соблюдать порядок, — вещал диктор, путая казенное сочувствие и личное злорадство. — Задействованы службы гражданской обороны, полиция и Национальная гвардия, однако в столице США творится хаос и паника. Тысячи машин пытаются покинуть Вашингтон, но движение сковано пробками из-за аварий и беспорядков. В самом городе разгулялись мародеры — не зная о смертельной опасности радионуклидов, они грабят магазины и брошенные дома. Чернокожие тоже плохо учились в школе, поэтому не спасаются, а устраивают погромы…
Я долго сидел, тупо уставясь перед собой. Затем медленно встал, допил «дайкири» и покинул отель. Меня со страшной силой тянуло к возвышенной тесноте Старой Гаваны… Казалось, там я обрету покой.
* * *
Я бродил бездумно и бесцельно, ступая по узким улочкам, мощенным камнем, мимо старинных аркад и замшелых особняков, крытых черепицей, но не веселенького кирпичного цвета, а бурой, ведь ей триста лет…
Все эти дома с толстыми стенами и маленькими окнами помнили жестокие времена испанских галеонов, груженых крадеными сокровищами, и пиратских фрегатов. Вон тот двуглавый собор был совсем новым, когда кардинал Ришелье в далекой Франции перетягивал власть на сторону короля. А вот на этой круглой площади вполне могли торговать невольниками из Африки, полуголыми и полудикими, проданными в рабство их же вождями за охапку стеклянных бус.
И нынешние негритята, делившие велосипед на углу, или заезженный «Москвич» с парой штыревых антенн, похожих на гибкие удилища, нисколько не сбивали настрой, не рушили атмосферу надменного колониального прошлого.
Мои губы повело в кривоватую усмешку. Что-то мне частенько попадается этот голубой «москвичонок»… Такие в ходу у тутошнего Управления разведки, Direccion de Inteligencia.
Небось, обеспокоился родимый КГБ — приглядите, мол, за «руссо туристо», чтобы не баловался, не портил «облико морале»…
«Ай, и ладно!», как Кузя говорит.
Удивительно, но прогулка по старинным кварталам действительно привела в равновесие мысли и чувства.
Спасибо Мигелю, именно ему удалось усмирить ноющего интеллигентика в моей «загадочной русской душе».
Крус не испытывал ненависти к американцам. Просто он знал, четко и твердо: янки — враги. И тут не было никакого надрыва, терзаний и мук. Да что Мигель! У моего деда-фронтовика в сорок первом выкристаллизовалось очень похожее осознание: немец — враг. Значит, что?
«Убей немца! Не промахнись. Не пропусти. Убей!»
Интеллигентик в твоей трусливой душонке будет лепетать о жестокости и ценности жизни? Заткни его. Убить врага — свято!
А не поймешь этого, не впитаешь в кору и подкорку — жди чудовищных мерзостей военного лихолетья, жди изнасилованных и замученных!
Можно, конечно, лепетать в оправданье, что, мол, немецкий или американский народ не виноват, и за Гитлера или Картера не отвечает. Так ведь и фюрера, и президента избирал тот самый народ!
Это простые