Да, микенский аристократ Левкаст не ошибся. Колесницы прошли раз, потом другой, а затем ушли в тыл, потеряв почти половину лошадей. Их оказалась слишком мало, а потому знать спешилась и встала в общий строй. Дорийцы держатся крепко, ведь у них за спиной — немыслимое богатство, за которое не страшно умереть. Сотни волов и коров, тысячи овец и коз…
Скот — основа здешней жизни. Единственная ценность, мерило богатства и знатности. Если ты имеешь надел земли, пару быков, корову и десяток овец, то тебя считают уважаемым, состоятельным человеком. Ты можешь купить копье, длинный бронзовый кинжал, отличный щит и, если боги дадут несколько урожайных лет подряд, то даже шлем. А на шее твоей жены будут висеть синие бусы, микенская имитация афганского лазурита, сделанная из окрашенного стекла. Фальшивый шик для состоятельной деревенщины. Есть у тебя двадцать коров — ты богач, а твоя жена щеголяет в оригинальных брендах. То есть лазурит на ней самый настоящий, да еще и янтарные серьги в ушах болтаются, вгоняя в оторопь завистливых соседей. А уж если коров у тебя целых двести, то для такого даже названия не придумали. Не у каждого царя есть столько, у самых богатых только. У Агамемнона, пожалуй, у Менелая, у Нестора из Пилоса, и у басилеев Аргоса и Тиринфа. Остальные царьки куда пожиже будут. Все эпические герои, начиная с Геракла и до Ромула с Ремом промышляли кражей коров, и эти деяния завистливым потомством почему-то оценивались как подвиги. Так что скот — это наше все. Эти люди умрут за коров и овец, которых уже считают своими. Они ни за что не отступят.
Огромная масса дорийцев ударила в центр микенского войска, едва не прорвав его. Тут обычно воины стоят в три шеренги, но Эгисф оказался неглуп. Он слышит то, что ему говорят. Задние ряды не дали разбежаться тем, кто стоит впереди. Их всего лишь насадили на копья, и они упали под ноги наступающей вражеской пехоте.
— Давай… давай… — шептал я. — Не вздумайте разбежаться, сволочи! Просто заманите их в ту лощину. Я ведь не так уж и много прошу…
Надо признаться, немногочисленному микенскому войску, чтобы отступать, даже стараться особенно не пришлось. Оно делало это с видимой охотой. Дорога, соединяющая Пелопоннес с Беотией и Аттикой, здесь окружена лесистыми склонами, поэтому бежать можно только назад. Еще немного, еще…
— Труби! — сказал я пареньку из островитян, который насобачился выводить на своем роге такие рулады, что даже я удивился. Вот этот сигнал поднял из кустов сотни лучников и пращников, вооруженных короткой пращой и тяжелой свинцовой пулей.
Жуткий шелест тысяч снарядов, ищущих чужие жизни, остался незамеченным поначалу. А когда стрелы и пули врезались в плотную полуголую толпу, было уже поздно. Десятки упали замертво, еще столько же ранило. Один залп, другой, третий, и вот уже неповоротливое войско, которое праздновало победу, остановилось в недоумении. Так останавливается медведь, который с упоением рвет охотничьего пса, не понимая, что на нем повис еще десяток собак, озверевших от запаха крови. Первые шеренги дорийцев пока не понимали, что происходит, а вот позади уже начался полнейший хаос. И целые отряды потекли в тыл, понимая, что войско попало в ловушку.
— Фаланга пошла! — скомандовал я трубачу. Левый фланг дорийцев стал редким, как кисея. И там, где совсем недавно я видел монолитный ком, состоящий из ярости и азарта, теперь чувствуется лишь растерянность и удивление.
Две сотни гоплитов ударили в левый фланг, опрокинув его тут же. Нет противоядия в этом мире против сомкнутого строя щитов и удара длиннейших копий. Гоплит разит поверх щита, причем разит воина справа от себя, который смотрит совсем в другую сторону. Не выдержит родовое ополчение такого удара. Просто не может выдержать.
Полчаса — примерно столько времени нужно, чтобы осознание происходящего докатилось от одного края поля боя до другого. Фаланга шагает и бьет врага копьем, выставив вперед левую ногу, прикрытую поножей. На две у меня пока бронзы не хватает. Первый ряд щеголяет в полотняном доспехе, а второй и третий прячется за ними. Потерь почти нет, а раненый из первого ряда предупреждает об этом криком и делает шаг назад и вправо, дав дорогу следующему. Плюньте в лицо тому, кто считает, что фаланга — малоподвижный строй. Там такие экзерсисы вытворяли, что пехота Фридриха Великого обзавидуется. Все дело в выучке, а мы кое-что успели вбить в своих парней. Ведь в отличие от фаланги античной, они не занимались ничем, кроме военной подготовки.
Пара метров в минуту — с такой скоростью фаланга идет примерно полчаса, а потом враг просто разбегается, будучи не в состоянии выдержать ее неумолимый натиск.
— Труби пельтастам! — скомандовал я, видя, как войско Клеодая рассыпалось на племена и роды и потекло в сторону лагеря, осыпаемое стрелами и пулями.
Пельтастов мы послали в обход, и они уже ждали дорийцев неподалеку от лагеря, пританцовывая от нетерпения.