Лиза сидела в гостиной в гордом одиночестве и читала письмо.
— О, Саша, ты вернулся, — она встала ко мне навстречу и порывисто обняла. — Я начинаю чувствовать себя ужасно, когда ты уезжаешь. Прекрасно понимаю, что веду себя как дурочка, но ничего не могу поделать.
— Не удивительно, учитывая, какие слухи про меня ходят по салонам. — Я притянул её к себе и поцеловал. Когда начала кружиться голова, отстранил от себя жену и протянул ей свиток. — В который раз я уже застаю тебя одну. Где все твои фрейлины?
— Не знаю, — Лиза махнула рукой. — Я их отпустила. Мне захотелось побыть одной. Что это? — спросила она с любопытством, вертя в руках список.
— Здесь написаны имена всех твоих придворных дам. Будь так добра, отметь галочкой тех, кого ты совсем не хочешь видеть в своём окружении. Раз уж ты больше времени хочешь проводить без них, то именно с твоих дам и начнём нашу большую чистку. — Я улыбнулся, а она очень внимательно посмотрела на меня. — Лиза, в этом нет ничего постыдного. Не хочешь ставить галочку, поставь крест напротив неугодных тебе дам.
— Ох, Саша, — только и смогла сказать жена и снова меня обняла. — Да, я читаю письмо от матери. Она пишет удивительные вещи. Поговаривают, что Наполеон не только хочет стать императором. Он подал прошение на развод с Жозефиной.
— Да что ты говоришь, — я посмотрел на письмо, оставленное Лизой на диване. — А вот это уже интересно. Это очень интересно. И больше всего мне интересно, почему я о таких вещах узнаю из письма твоей матери?
Глава 7
Краснов стоял у колонны и смотрел на танцующие пары. Князь Вяземский давал бал, чтобы развлечь свою супругу, пребывающую в последнее время в меланхолии. Император Александр остался на время в Москве, и почти весь свет застрял в старой столице. Многие из них Москву недолюбливали, многие её просто ненавидели, и все ждали, когда же уже будет дана отмашка на отъезд.
Княгиня Вяземская, бывшая О, Рейли, Москву не понимала. Ей вообще было непросто смириться с жизнью в России. Когда она выходила замуж за Андрея Вяземского, то думала, что князь останется жить в Европе, как многие другие русские аристократы. Но Андрей вернулся на родину, и не в блистательный Петербург, а в Москву. С тех пор княгиня частенько погружалась в меланхолию, которую, впрочем, легко излечивали пышные балы и драгоценности, на которые Вяземский не скупился.
— Его величество приказал подготовить список семей, желающих отдать своих сыновей в иезуитский благородный пансион, который скоро откроется в Петербурге, — раздавшийся рядом смутно знакомый мужской голос заставил Краснова вздрогнуть.
Адъютант императора обернулся и увидел, что возле колонны, которую он сам подпирал, стоял молодой щёголь. Именно с ним не так давно Сперанский в карете ругался. Краснов напряг память и вспомнил, как зовут этого господина. А ведь именно его, несмотря на возраст, Макаров Александр Семенович назначил своим заместителем в Московском отделении.
— Его величество редко просит сделать что-то, не имеющее смысла, — ответил Краснов. — Вы в этом ещё не раз убедитесь, Клим Иванович. Так вы приготовили этот список?
— Да, приготовил, — Щедров широко улыбнулся и поклонился проходившей мимо даме. — Список как список, на мой взгляд ничего необычного, но его величеству он почему-то не понравился. Во всяком случае, он сказал что-то вроде: «Я так и думал», — и смял бумагу, на которой список был написан. Потом, правда, его расправил и приказал своему секретарю Скворцову назначить аудиенцию патеру Губеру, который приехал на коронацию, да так и остался, подобно многим другие иностранным гостям. Все ждут, когда его величество вернётся в Петербург, чтобы следовать за ним. И по-моему, кто-то в скором будущем будет сильно разочарован. Вы ничего об этом не слышали, Александр Дмитриевич?
— Нет, не слышал, — и Краснов натянуто улыбнулся. — Моё дело по балам и вечерам шляться, да сопровождать его величество при выездах. Ничего более.
— Да? — Глаза Щедрова блеснули. — И что же вы такого натворили, Александр Дмитриевич, что вас с Лёнькой Крюковым с глаз долой прямиком в Баден отсылают?
— Клим Иванович, — Саша перестал улыбаться и стиснул зубы так, что на его лице заиграли желваки, а рука сама собой легла на рукоять сабли.
— Спокойно, Александр Дмитриевич. Ведите себя пристойно. И улыбайтесь. Смотрите, на вас уже Екатерина Андреевна посматривает с осторожным интересом. — Щедров говорил это, отвернувшись от Краснова. Он оглядывал толпу, время от времени останавливая цепкий взгляд на заинтересовавших его лицах.
Саша слегка повернулся, и взгляд его глаз встретился со взглядом хорошенькой юной брюнетки. Внебрачная дочь князя Вяземского и графини Сиверс вспыхнула, и опустила глаза, увидев, что молодой офицер заметил её интерес.
— И кто же был в том списке, что так не понравился его величеству? — сквозь зубы процедил Краснов, пытаясь взять себя в руки.
— Я же говорю, никого особенного: Барятинский, Голицын, Искрицкий, Мусин-Пушкин, Оболенский какого-то своего родича записал, видимо, для проверки. Семья у него большая, вполне можно эксперименты ставить. Кстати, Вяземский своего сына Петра в этот пансион записал. Не понимаю, что могло так разозлить государя, — и Щедров развёл руками, говоря на этот раз вполне искренне.
— Не знаю, — Саша задумался. Он тоже никак не мог понять, что же именно могло не понравиться Александру Павловичу.
Но адъютанты уже привыкли к тому, что молодого императора могут раздражать совершенно банальные, на их взгляд, вещи. Вот чем его императорский двор не устроил, к примеру? А ведь уже начались первые отстранения с должностей.
— Моё почтение, господа, — к Краснову приблизился ещё один молодой щёголь. Саша уже много раз видел его в различных салонах. Звали щёголя Леонид Крюков, и именно с ним ему предстояло ехать в Баденское герцогство.
— Ну вот, вся компания в сборе, — тихо проговорил Щедров. — Как дела, Лёня?
— Какие могут быть дела? — Крюков поморщился. — Если честно, мне всё это уже начинает надоедать. Я знаю всё и про всех. Кто с кем спит, у кого есть дети на стороне, а кто понятия не имеет, чьего именно ребёнка называет сыном. Вон, например, Нарышкина Мария Антоновна. Все знают