Мы быстро вышли из скромного дома, прошли еще метров пятьдесят и вот она — карета. В будущем катался, было дело. В прогулочных каретах в парках внуков катал. Нормально было тогда, но жестковато, громковато, в целом, терпимо. Но и колеса были в тех каретах прорезиненные.
А нынче… Зря, очень зря я не подложил под своё седалище подушку. Несмотря на то, что диваны в просторной карете графа Бирона были мягкими, не хватало всё же дополнительных амортизаторов для пятой точки. У меня возникла мысль, что у аристократов этого времени должны быть мозолистые задницы, так как без синяков и мозолей ежедневно ездить в таких каретах просто невозможно.
Граф уже по второму кругу вещал о том, как мне нужно вести себя в присутствии императрицы, что говорить, в каком месте обязательно упомянуть его младшего брата Густава. А я ехал и думал, что мог бы неплохо заработать на комфорте тех далеко не бедных людей, которые могут позволить себе выезд.
Если карета самого Бирона жёсткая, громкая, то с каким комфортом, точнее отсутствием оного, могут передвигаться не столь богатые люди по мостовым Петербурга? Рессоры — вот что нужно этому миру уже прямо сейчас.
На этой карете не было даже стоячих рессор или амортизирующих ремней. И вот, что может при грамотном подходе обогатить сегодня производителя! Подойдут для начала даже самые примитивные. Хотя и более совершенная конструкция XX века не сильно отличается технологичностью.
— В глаза императрице не смотреть. На вопросы отвечать чётко и без промедлений… — никак не заканчивался инструктаж.
Дорога до Петергофа не так близка нынче, чай не на авто по магистрали педаль газа топить. На кониках, да езе и почти через весь Петербург проехать. А утро уже как бы и склоняется называться «полуденным днем». Даже если мы будем ехать быстро, очень быстро, то в лучшем случае доберемся… к вечеру. Скорее всего, все же с ночевкой придется ехать. А что? Ночевать с Бироном должно быть хорошо! Звучит прямо, как слова императрицы Анны Иоанновны… Тьфу, мерзость!
Не об этом же я. А о том, что лучшие вина, лучшая еда будут подаваться, раз я рядом с фаворитом буду. Попробую, может уже что-нибудь интересное, а не простую отварную еду. Точно будут у нас достойные комнаты хоть и в таверне. Или даже переночевать в Стрельне придется. Там небольшой дворец, может и деревянный, но должен быть.
Хотя, я не люблю ждать. По мне уже встретился бы государыней, да знал: пан я или попал.
Глава 18
Иные короли так похожи на своих шутов, что ошибиться весьма трудно.
А. Дюма «Графиня де Монсоро»
Петергоф
19 июня 1734 года
Мы мчались с бешеной скоростью — километров пять в час. Мимо проплывали многие стройки, в основном, жилые дома. Петербург, конечно, нынче не тот, каким я его помню. Словно незаконченное произведение искусства, вылепленное из глины, которое только-только начал воять мастер. Уже понятно, что это будет что-то величественное и красивое, но нужна фантазия, чтобы это величие рассмотреть. Или знать, как все будет выглядеть в будущем. Я знал, оттого интерес проявлял неподкупный.
И вдруг выехали за пределы Петербурга. Мы проехали пост на выезде из столицы Российской империи без каких-либо проволочек. Лишь кучер что-то сказал дежурившим солдатам и гвардейцу-преображенцу. И никакого досмотра.
— Её величество пребывает в Петергофе, — счёл нужным мне прояснить маршрут движения граф.
Наверное, на моём лице отразилась озабоченность, куда это мы так направляемся.
Как и предполагал, останавливались мы по пути в Стрельне. Сейчас это частью деревянное, но и наполовину каменное строение, с парком, пусть пока еще не оформленным, каким-то корявым, плохо ухоженным. Однако, все же дворец! И в нем мы останавливались. Прозвучало, что хозяйкой здесь дочь Петра Великого Елизавета. Но она все больше в последнее время живет в Сарском Селе.
И понятно, почему Елизавета Петровна выбрала для себя иную резиденцию. Подальше от императрицы. Через Стрельну, на Петергоф, проезжают каждый день разные вельможи, вестовые, слуги, как и сама государыня. Зачем Лизе такое постоянное напряжение? Это же не хватит ее, наверняка, выдающегося актерского таланта, показывать лояльность, да гостеприимство.
Бирон пригласил меня посидеть с ним, но, на удивление, мы пообщались лишь около часа, опять же по тем событиям, в которых я принимал участие. А после граф пошел лично проследить, как будут обхаживать коней, и все… спать. Никакой попойки, женщин, или иных форм увеселения. И ужин был вполне непритязательным. Ну не считать же зажаренного гуся с яблоками и хлебом блюдом, претендующим на высокую кухню. И вино было венгерским, сладким, но в меру. Зато я выспался в хорошей постели и на утро был бодр и даже весел, несмотря на то, что впереди меня ждал главный экзамен.
— Все ли вы помните, о чем я говорил? Понятно, кого упоминать в разговоре с матушькья? — когда мы рано утром, с первыми петухами, выехали из Стрельны, граф продолжил наседать на меня.
— Да, ваше сиятельство, все помню! — скрывая раздражение, неустанно повторял я.
Понятно, что граф Бирон хочет хоть что-то из ситуации поиметь. И пусть он к моим действиям никоим образом не причастен, но и тут нужно ему урвать славы. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Впрочем, какое-то сравнение неприятное для меня. Я же не паршивая овца. Я, как те аргонавты, что отправились в Колхиду за золотым руном, везу это самое руно в сундуках своей государыне.
— Письма от фельдмаршала Миниха есть? — улучив момент, когда в карете было чуть менее шумно, спросил Бирон.
— Есть, — скупо ответил я, но насторожился.
Этот вопрос вчера не подымался. Я даже несколько был удивлен, почему.
Не видел я никакой возможности скрывать то, что вполне логично. Фельдмаршал меня отправлял к императрице с донесением, значит, это донесение должно быть. Нагло врать Бирону я посчитал неправильным. Впрочем, Христофор Антонович Миних предполагал похожую ситуацию, потому он отдельно дал разрешение показывать Бирону письма. Предусмотрительно со стороны фельдмаршала, и мне теперь не придется быть по этому поводу меж двух огней.
Рано, пока очень рано вовсе думать о своем участии будь в каких интригах. Кто я? Нет, понятно человек Божий, обшит кожей! Да еще и дворянского сословия. Но мой политический вес чуть больше, чем никакой. Подойдя к пожару интриг,