Фаворит. Русские не сдаются! - Денис Старый. Страница 2


О книге
циферблат отсчитывал полторы минуты, вновь ударился в воспоминания.

Говорят, что время лечит, что многое забывается. Но тогда мой крест и проклятие — моя же память. Помню же всё, всех ребят, которые не вернулись, их улыбки, их мечты, их выдумки, как с девками миловались. Пацанами еще многие были, бахвалились между собой любовными похождениями. Какие похождения? Сами они так нецелованными и помирали.

Я до Нади, санинструктора нашей, любви моей юной, тоже ни с кем не был. Сколько там лейтенанту Ваньке Любимцеву было, моему конкуренту за сердце красивейшей девушки на всю дивизию? Двадцать лет, не больше? И такие мы были взрослые… Нет, мы были детьми. С высоты ста лет я это понимаю.

— Скоро, товарищи, скоро… Сколько уже можно-то быть без вас! Вот стольник отмечу — и все, к вам…

Звякнула микроволновка, я попробовал взять эчпочмаки, но обжег руку.

— Етить твою в дышло! Был бы пирожком, а не этим чпокмаком, так и нормально всё бы было.

Русский пирожок — он для русского человека всегда ласков, не обожжет, но согреет. Надя… А умела ли она печь пирожки?

После Нади большой любви так и не было. Женился, дети пошли. Жену уважал, дурного слова не скажу — женщина основательная. Но развелись: без любви, когда дети уже внуков нянчат…

Звонок в дверь прервал мои ежеутренние беседы с самим собой.

— Пионеры, небось, опять! Или кто там сейчас в школах? Не приведи Господь, скауты какие пожаловали. Или эти… а вы верите в Бога?.. — бурчал я, направляясь к входной двери.

Это я так, по-стариковски. Но, на самом деле, нравится мне, когда в преддверии Дня Великой Победы школьники приходят. Я с ними и поговорю, и кители свои покажу.

Мои дети все при деле, уехали. Хорошие дети, уже и внуки — все зовут меня к себе. Но нет, я — кремень и приучил всю родню к тому, что со мной нечего спорить. Сказал — отрезал.

Подойдя к двери, я, не опасаясь, даже не выглядывая, кто там пришел, стал открывать защелки. Мне ли, старику столетнему, бояться? Не боялся раньше, не стану и сейчас.

— Вот же нелегкая принесла! — выругался я, при этом сильно-сильно хотел правнучку обнять.

Вот такие мы, старики. Любим, но всё стараемся, чтобы никто не заметил нашей любви.

В дверях стояла красотка лет тридцати, чернявая, смугловатая, не в нашу породу, но вот характер наш, Никодимовский.

— Привет, деда, — сказала внучка и обняла меня, старого ворчуна.

— Ну, привет, родственнички нерусские, — сказал я, принимая объятья, но отворачивая голову.

Слезы предательски хлынули из глаз. Ну никуда уже без них. К глазнику, что ли, сходить, может, это болезнь какая, что влага вытекает.

— Какая же я нерусская? — улыбнулась красавица-правнучка, а из-за ее спины выглядывала красавица-праправнучка.

— Н-да… Древнее русское имя у тебя — Фарида. Хорошо, что еще приставок нет «ибн» или «оглы», — пробурчал я. — Отец-то как твой, Нурали Зиад Оглы? Он тоже русский, Коля-Николай?

— Ну ты, дед, опять за свое? Не знала бы тебя, так чего доброго бы подумала, что ты расист. Но я же знаю, что ты моего отца жалуешь, — улыбаясь, сказала Фарида. — Сдал сильно он в последнее время. Немолод уже… Не всем же быть столетними молодыми.

— Ты ему передай от меня привет, или как там… рахман? — бурчал я, направляясь на кухню, минуя зеркало, возле которого только что красовался. — Нурали — наш, Никодимовский, тут не имя определяет или национальность, а правильная жизнь!

На самом деле, я своего зятя-азербайджанца люблю. Правильный он мужик, хотя в некоторых, так сказать, геополитических моментах мы с ним расходимся. Он считает, что Землей управляют рептилоиды, а я — что дебилоиды. А в остальном… Только и осталась обида, что я хотел правнучку Надей назвать, а меня не послушали.

— Чай пить будем! — сказал я в привычной для себя манере, так, что отказ не предусматривался. — У меня еще есть эти… чпокмаки. Хотите? И почему не предупредила о приходе, я бы праправнучке хоть что купил. А то к деду приехала, а у меня и конфеты нет. Ну да у нас эти… черт бы их побрал… товарно-денежные отношения. Деньгами откуплюсь.

Маленькая егоза прошмыгнула мимо меня, не дав себя ухватить, чтобы поцеловать, и побежала в зал. Надюша, она такая, как я — нежностей не любит и всё приказывает, хозяйка в доме. А как своего деда Нурали строит! Ну как не подчиниться ангелочку пяти годков отроду? Она, да еще старшая праправнучка Аглая, на меня и имеют влияние.

Об одном я сожалею, что не увижу ни одну из них в свадебном платье. Это ведь только кажется, что увидел правнуков, да и будет, присматривай себе костюмчик, чтобы красоваться в деревянном ящике, обложенном цветами. Нет… Это как аппетит приходит во время еды. А желание жить появляется по мере того, как дети, внуки, правнуки заводят своих детей.

— Деда, меня прислали парламентером… — сообщила правнучка.

— Даже не начинай, Фаридка, а то от наследства отлучу, — отшутился я.

— Да какое наследство, дед! — рассмеялась правнучка.

Я промолчал. Будет сюрприз… Если бы кто и хотел наследства — так, может, и яду подлил бы. Но мои — не такие.

Есть у меня деньжата. Я успел сообразить, куда катится советская экономика. К бизнесу этому душа не лежала, и я сделал иначе. Снял тогда все деньги со сберкнижки, а честной службой своей я сумел накопить немало, ну и купил золото.

И даже теперь не собирался я говорить о наследстве. Такой вот я человек, что посчитал: пусть они сами в жизни устраиваются, а не ждут смерти богатенького деда. Хотел — и получил! Из всей семьи нет ни одного непорядочного человека. Напротив…

— Как там муж твой, Сашка? Пишет хоть? — спросил я у Фариды.

— Звонит, дед. Живой, за то и Богу молюсь, — резко погрустнела правнучка.

Повернулся я и посмотрел на неё внимательно. Будто Надя моя стоит, кручинится. Ничего, Надюша, будем жить. Слишком часто я вспоминаю свою единственную любовь, видать, пора мне уже к ней.

— Вернется он, девочка. Наша, Никодимовская порода, она же неубиваемая, словно кто-то охраняет. Пусть и Господь Бог, хотя ты знаешь мое отношение к религии. За правое дело воюет парень, — сказал я.

— Никодимовская порода? Так муж мой, Сашка, тебе

Перейти на страницу: